Мир - вашему дому, покой - вашей душе!


ВОСПОМИНАНИЯ  "ДЕВЫ ГОР"


О событиях под  Шахдагом в 1848 году

(Часть вторая)


Ахты довольно крупное селение, и река разделяет его на две части. На левом берегу, у моста высится башня Джума- мечети. Возле него дома богатых лезгин.
Единственное на весь аул здание — Окружное управление.
"Оказия" наша повернулась к солидной русской крепости. С обеих сторон дороги тянулись сначала огороды батальона, потом акыны, затем сады. От аула до крепости полтора верста, но за полверсты до нее я поняла, что батюшка с нукерами бегут к нам навстречу. Невозможно описать радости встречи: и поцелуи, и вздохи, и ласковые взоры, и бесконечная беседа. Отец упоминал о книжных ярмарках, библиотеках, городских парках. Вопросы посыпались на меня со всех сторон. А на мой вопрос, как поживают здесь — один из них, прапорщик, поторопился ответить, что казна с голоду не уморит, да и досыта не накормит, вначале было тяжело, а напоследок полегчало. Попривыкли значит. Провиант вовремя подвезти не могут: голодай — значит. Только одна забава — песенники. Был у нас запевала -Тимофей, и тот умер...
Мне отвели чистую комнату в сакле коменданта... Наконец я на хорошей постели и едва-едва верится, что пролетели шесть тысяч верст и насмотрелась на многое и многих. И все кажется мнe сновидением и что это за место, новое? Отец успел мне объяснить, что князь М.С. Воронцов сразу по приезду на Кавказ попросил его принять управление в Дагестане для нравственного покорения горцев, чем он и отличался за кордоном, в Анапе.
Завтра с поднятием солнца батя устроил конную скачку, до чего был большой охотник (а в Анапе и сам скакал). Призовое место занимали легкие кони горцев, двух молодых беков. Одного из них с белым пятном на лбу закрепили за мной.
После полудни выступали канатоходцы, зрелище довольно захватывающее, клоун с рогами посыпал на людей целый пуд муки. В остальные дни устраивались бараний и петушиный бои, пахливане - силачи боролись, ими ценились больше всех и получал прозвище Шарвели, по имени их древнего силача и героя; циркачи с кинжалами забавляли своим искусством, к тому же осень пора свадеб. Я была довольна приездом, тем более, что помогала родителю своему оживить округ, сблизить людей, а он был вне себя от радости. Я пожелала посмотреть Ахты, и мы в сопровождении военных нукеров, считавшихся цветом лезгинской молодежи, посещали базар, лавки — нечто вроде магазинов. Цирюльник, проходя мимо сидящих, предлагает свои услуги. Кто желает побриться, снимает свою папаху сейчас же, нисходя с места, и туалет начинается...
Мужчины праздны... всегда сидят возле мечети, на площадке (кимах)...Многие мужчины любопытствуют заседанием и судебных тяжб, которых очень много: по кровомщению, разводам, земельным спорам. Батюшка, для сокращения земельных споров распорядился: "кто в течение последних десяти лет использовал какую землю, оноя переходит к нему в вечную собственность".
Помимо председательства в суде по местным адатам и российским законам, батюшка должен был исполнять обязанности и военного, и гражданского администратора. Женщина — раба. Но после моего пребывания жёны беков бывали у нас в гостях... Луткунцев, избивших беков, отец подвергал телесному наказанию...
Муллы в установленное время кричат с минаретов и призывают к молитве.
Когда солнце поднялось высоко, нас пригласил к себе Ахтынский старшина, дом которого находился возле той крупной Джума-мечети, куда по пятницам собирались духовные лица всех селений округа. Кроме отца с нами были госпожа Жорж и Байдакова и три нукера. Здесь мы познакомились с первым лицом в округе — Кази (главное духовное лицо), оказавшимся и лекарем, и поэтом Мирзе-Али. Все они по очереди поздоровались: "Издравски, матушка!", но многие на свой лад говорили "матишка". Они из вежливости к женщине не говорят просто "Здравствуйте", а со своими женщинами вовсе не здороваются, а жёнщины, взяв за руку, говорили "Хушгалди». Горцы более внимательны и снисходительны к человеку другой национальности. Более богатые лица часто звали нас с отцом в гости, причем подавали самые затейливые блюда: хинкал с маслом, мя-сом или сыром, бараньей начинкой, яичницей, яйца, мед, вишни, чай, позднее яблоки, груши. Все желали водить нас из дома в дом. Они вовсе не были похожи на жестоких дикарей, как мы всегда слышали в столице. Правда порой я замечала косые взгляды женщин, и приходилось нечаянно услышать от них "матишка", вместо "матушка", как меня часто называл отец, который был очень рад, что я стала причиной сближения горцев и русских. Женщины находились в положении рабов и уже стареют в тридцать лет. По моей просьбе, отец однажды в доме главного нукера совместно с Эфенди обсудил вопрос о выдаче в замужество девиц и вдов. Существует обычай взимания с лиц, кои женятся, денег, известных под названием IOL (рехь). Всякий старший в доме имеет право получить в свою пользу с желающего жениться эту плату, простирающую от 50 до 300 рублей, можно и скотом, и другими вещами. Кроме того, выдавали их замуж в 11 лет.
Все Эфенди и кази долго обсуждали этот вопрос, но через две недели мы получили ответ из Дербента от Аргутинского, считавший это рановмешательством в семейные союзы жителей. Однако, по моему настоянию отец распорядился хотя бы запретить кебин, затем и лишан (обручение) без согласия невест.
Однажды один богатый горец никак не находил признавать нашего права строить укрепления на ихней земле и отнять земли. Подобно ему рассуждали все горцы. В ответ отец рассказал ему сказку и спросил, почему они все не только защищают баранов, а даже гоняются за волком в лес, составляющий богом дарованное ему убежище..." Потому что от баранов мы имеем прок, а волк только вреден", — закричали они. Видите, — сказал отец, — в Грузии — наши бараны, о вы волки. Оставить вас в покое, так  вы их всех поедите".
Вообще, эти народы крепки своими обычаями и поэтому очень наивны. По их мнению у русских не бывают браки, многие из опасения к воинам переселились в Турцию, они уверены, что разговаривать с солдатом или офицером грех. Поэтому мы с отцом большею частью жили внутри селения на обширной площади — ВацӀун кьер — для молотьбы хлеба, далее мельницы, возле которых стоял только что построенный в европейском вкусе. И отец, и я сама понимали, что моя кpacoтa — это открытое рекомендательное письмо, заранее завоевывающее сердца, а после знакомства с "титаном голов" Мирзе-Али мне было интереснее жить в ауле, нежели в крепости, где солдаты жаловались на скучную жизнь, а офицерам еще труднее. От боя до боя воин прозябает, т.к. бой — это самая жизнь для него на Кавказе. В укреплении без общества, без книг живет только в бою. Он пришел в этот отдаленный угол России для того, чтобы взять в бою то, чего ему недоставало. Всякий думал: не сегодня, так завтра улыбнется счастье." Теперь не то, одно только и есть утешение: прибавочное дело — 'байкош — оборванец, а оружие все в серебре. После, мы, как водится, поснимали с татарвы все, что было, да распродали, и не один абаз  выручили, баранов пригнали" — говорили старые солдаты.
— Тяжело служить?
— Но ведь кому-нибудь надо же царю служить.
Все спокойно, — наставлял им батюшка, — горцы начинают сживаться с новым своим положением. Люди, считавшие долгом совести религиозною обязанностью бить гяуров, то есть русских, не могут переродиться разом, наши крепости открыты для торговли, мы должны привести горцев к более европейскому устройству общества, строго преследовать всякие разбои и грабежи. Проложение дорог не можем производить вольным трудом. Мужчины весь день стоят возле суда или сидят на киме. Туземцы по ленности и непривычке к тяжелому труду, не стали бы наниматься. Начатый через гору Салават туннель очень хорош. Вот соединим с Каспийским морем и при вьючной дороге для прохода войск с обозом и горною артиллериею... Нельзя не пожалеть женщин и детей, которым суждено жить в укреплении, они от частых болезней теряют умственные способности. Дети невольно перенимают солдатские ухватки, образ  выражения и даже пороки. Женщины, находящиеся в опасности, поневоле теряют свою нежность, а мужчины — в положении диких островитян.
Мне, однако, некогда было скучать. Я мечтала собирать исторический материал о лезгинах, и поэтому просила отца совершить хотя бы один экскурс по историческим местам. Он сказал, что по богатстве природной красоты нет равного долине Усуг, высокогорное в Европе. Для сверки посемейных списков мы отправились по тем аулам на конях.
В долине была чудесная утренняя погода, когда мы с отцом, Мирзе-Али, военными нукерами и переводчиком — армянином Джа-мирза, очутились в шести верстах от Ахты. Старики лезгины еще раньше рассказывали мне, что здесь собрано много камней, будто бы после происходившей когда-то битвы между мискинджинцами и ахтынцами. Дело началось перестрелкою, в которой воины скрывались за этими каменными завалами, затем стороны бросились в открытый рукопашный бой, все завалы били разбросаны и разрушены. Бой кончился большим уроном с обеих сторон... после чего был заключен мир, обе стороны поклялись никогда не затевать ссоры между собою, несмотря на взаимную ненависть. Мискинджинцы и сейчас по отношению к ахтынцам сухи, вежливы, но нерадушны. Кое-где Мискинджа оживлена зеленью небольших садов.
Мирзе-Али сказал, что мискинджинцы — шииты и пользуются не особенно лестною репутациею у властей, т.к. им ничего не стоит давать ложную присягу на суде.
Мы обедали в доме Докузпаринского наиба. Завтра отправились к величественному Шалбуз-дагу, по множеству и  разнообразию цветов которого можно было бы называть цветочною горою. Джа-Мирза сказал, что рельеф  Шалбуз - дага напоминает вид Араратской горы, а приезжий туда немец указывал, что она напоминает Южный Тироль в Альпийских горах Швейцарии. Здесь два "пира" — святые места: "Пир-Сулейман" — ряд колонн, покрытых куполами. Впереди о святом человеке, который чтится не только местными жителями, но.и татарами, и армянами (удинами) из ниша Нухинского уезда. Когда Пир Сулейман умер (армяне называли его Соломоном), белые голуби отнесли его труп на то место. Над могилой его поставлен памятник. Другой  же святой похоронен на самой вершине горы, которая получила от него свое имя, а мечеть его имени находится высоко на южном склоне горы. Оттуда виден аул  Эхир (Игьир), возле которого остатки крепости, здесь 150 домов, оттуда до Куруша 8 верст.
Куруш довольно большой аул. Мне показалась весьма скудной окружающая его природа, а густой туман первого дня разочаровал нас всех, так что весьма безотрадна жизнь этих курушцев!
Высокие горы кругом производят подавляющее впечатление. На востоке тотчас за низким ущельем реки Усух бесконечная отвесная стена скал Кара- кая, песчаного цвета, а на юге великан Базар-дюзи стоит, вечно покрытый белым саваном. Недаром туземцы называют его Кичен дагом (горой страха). Базар-Дюзи означает — широкая площадь. Приближаясь к горе Шах, мы увидели цепь гор, от красоты которых можно опьянеть, в которых бродят большие стада диких коз, а внизу обширные стада овец. 
А далее Куткашен — большое селение, основание которого Я.Д. Лазарев приписывает армянину по имени Кутка, "Шен"— "селение". Теперешнее население составляет татары, вытеснившие по всей вероятности, прежних жителей. Многие армяне приняли когда-то также ислам и среди теперешних магометан нередко попадаются чисто армянские фамилии. В Варташене живут удины (армяне). Нишские  удины называются армянами. Язык у них лезгинский, а религия — армяно-григорианская. В Султан-Нухе живут армяне, но не понимающие армянского языка, говорят по-татарски. Впоследствии офицеры-армяне и Якоб Лазарев2, много изучивший Дагестан, объяснили мне, что весь Кавказ когда-то назывался Айястаном, и что многие названия селений в Дагестане — суть армянские: Чох, Ахвах, Гарах, Ахцах, Курах, Микрах, Габцах...
Это достоверно, если вникнуться в песню, записанную нами в Куруше (поют женщины довольно мягкими звуками):
Вышел в церковь гулять,
С белой, как снег грудью, армянин,
Будь моим другом, армянин,
Ради Иисуса и Марии!
С распростертыми объятьями каждый день
Я бросилась бы на шею твою
И обвивала бы голову твою
Несколько раз в день
Жаль, что ты в этой религии
Переходи, будь мусульманином, армянин!

Я записала несколько и других песен, весьма скудных и указывающих на низкую степень развития этого народа.
1.
В субботу я вышел в путь,
Знал,  судьба повергла меня в такое несчастье,
Более нет надежды на освобождение.
Обманным образом ведут меня в Шимаху (суд),
Передайте матери, пускай плачет,
Пускай возлюбленную мою бережет.

2.

Родниковые фонтаны, яйлаги с розовыми рощами,
Горы! Гюльпара (название лошади) я поручаю вам на хранение,
Купил я ему недоуздок, пустил на яйлаги,
Горы! Гюльпара я поручаю вам на хранение.

3.

Мир — это караван-сарай.
Каждый приходящий уйдет
И не останется . . .

Летают по небу  кубинские гуси,
От удара сокола полетели на землю.
Глядели из кибитки девочки.
Девочки, не пришла ли сюда моя Эсли (имя воздюбленной)

Пришел враг, исследовав меня он заплакал.
Я узнал, что болезнь у меня сильная
Как бы Аллах помог горю моему
Чтобы на могилу мою явилась возлюбленная….

По дороге обратно мы увидели развалины древней крепости возле селения Каладжух на вершине земляной горы и поразились и величием и искусством древних, строившие на высоте мощные стены, напоминающие ныне скелет огромного чудовища. Я хотела осмотреть их, но переводчик и отец уверяли меня, что ни один местный житель не располагает о нем никакими историческими сведениями, кроме как, что ее разрушили соседние микрахцы. Здесь двое знали русский язык, так как они были отправлены лет девять назад в "Сибирь", то есть в Россию3. Микрах, второе по величине селение, после Ахты, и славится качественным медом...
По приезду в крепость горничная поднесла мне письмо, автора которого я и не знала. Из письма я с трудом вспомнила одного из штаб-офицеров в Дербенте, который не раз пытался говорить мне нежные слова. Но я сразу к нему затухла и на тайное его письмо ответила: "Вы позвольте писать к вам — но я не знаю, что писать мне и о чем писать. Во мне убита всякая уверенность в вашем чувстве ко мне, что я даже не знаю—для чего я писать буду и прошу Вас не повторять таковое”. В те дни немало ласковых слов говорил мне мудрый восточный "аристократ духа" Мирзе-Али, богатый, но сумевший прикинуться и дервишем, и честным. Он и лекарь, и писец, и поэт, и главный судья в округе. Он облачен был в одеяние учености и совершенства, мудрости и проницательности, был склонен к изящной словесности. По дороге из Куруша он долго искал со мной встречи наедине, и когда ему это удалось, начал с восхваления моих каштановых (черных) волос и почему-то очень обрадовался, когда я сказала, что мать моей матери была родом из Дагестана, и мой дед по матери украл ее, затем он несколько раз шутя сказал, что он будет мстить моему дедушке, украв его внучку, т.е. меня. Иной раз, — говорил он, — женщина может вскружить голову человеку. Это только потому что у нее в голове только одна мысль — любовь, Трудно преодолеть это заблуждение и мудрым, и глупым, и молодым, и старым. Поэтому и говорится, что веревкой, свитой из подметок обуви, которую носит женщина, наверняка приманишь оленя. Затем он сходу сочинил мне:
Ты моя Пери, злая Пери (имя девушки)
Мне лунную свет пускаешь ты.
Нет, ты есть райская Гьури (райская красавица) ).,
Знаю, мне. останутся одни обиды.

Все было понятно. Старик держится еще молодцом, одет в каракулевой шапке и черкеске. К тому же совсем недавно умерла жена. Он, поняв, что понравился его стих, завтра же прислал мне более серьезное стихотворение, которое мне чрезвычайно понравилось. Оно называлось "Из крепости". Ангел его любви спущен с высоких небес на землю:
Выходит она, солнцеликая, оттуда, как солнце,
Как сад совершенный, как утреннее сияние,
Показала свое лицо, подобное пятнадцатидневной Луне,
Как цветочный ковер, застланный на горе.
Вышла она, чтоб зачаровать весь мир.
Смеются тонкие губы на белоснежном лице,
Как будто озарилась крепость вся,
Сидит она как всех красавиц шахиня,
Творил господь прекрасное создание.  
Увидеть ее - праздник для меня.
Моей возлюбленной Аллагь подарил достойнство,
А я потерял ум, воображение и достоинство,
Не нужен мне взамен обширный мир весь,
С его красавицами и самый рай весь,
Под своим ветерком оставь меня так, как есть.

Ай, Аллагь, потерял я голову, я в плену вдохновения.
Печаль и горе - моя доля, я хочу дотронуть тебя.
Обрадуй мою судьбу, подними настроение Ахтынца Назима
Из двух глаз моих слезы текут, как ручья,
Пусть они увидят каждый день мою возлюбленную.

Джа-Мирзе быстро перевел это стихотворение с татарского на русский и уверял меня, что Мирзе-Али впредь будет мне посвящать не мало лирических  стихов. И действительно за одну неделю он прислал мне "три стихотворение: "Затмила ты", "Ничего не стоит”.
В первом куплете первого стиха он писал:
Дорогая, цветом лица ты золотистую Луну затмила,
И всякую красавицу с хрустальной шеей ты затмила,
Твои косы опьянили царей Востока и Запада,
Миловидностью своей ты Цезаря и Кира державы затмила.

А стих "Ничего не стоит" начинался так:
Кто если увидел твое лицо, тот не прельстится лучам утренним,
Красавицы всего мира не сравнятся с тобою .
Твоя красота пленит всех царей - Китая и Рима
Цезарь, Кир... Кто они такие, рядом с тобою?

Далее он обещал мне подарить сборник стихов, однако, как со всех сторон на него налетели упреки, тамошние клерикальные шаиры-поэты обратились к нему даже со стихами обвинений. Поэт Рухун Али с издевкой писал:
Эй "муж науки", послушай-ка, слушай.
Тебе на пользу слова мои:
Ты ушел с пути истинной,
Бросаешь ты шариат-наш кров
Как заработает твоя кровь.

Мирзе-Али, однако, не поддавался их упрекам:

Завистники клевещут на меня
Я, конечно, им не пара.
Но некоторые мои "друзья"
Суют в руку отраву.

Другому "наставнику" он писал:

Эй ленивый раб, дающий ’’советы”,
Лживы мысли и дела твои.
Познай науки, твои мозги покрыты пеленой,мрака
Не видел ты ни одного ученого человека.

Он часто приглашал нас к себе и был очень гостеприимен. После первого посещения все остались им довольны. Комнатки чистые, кабинет, кунацкая, кухня, мебель, кровати, белье c большими подушками, письменный стол с фотографиями. Шашлык — чрезвычайно вкусное блюдо.
Главным его богатством, чем и гордился, были книги. В шкафу хранились десятки печатных и рукописных томов в кожаных, атласных и картонных переплетах— много было здесь диваны (сборники) стихов древних поэтов. Во вс«х комнатах пахло духами. Его давним желанием было собрать и подготовить к изданию большой диван стихов, своих и других поэтов и жаловался на отсутствие времени для досуга, живо интересовало русскую историю, литературу, уже знал Пушкина, Лермонтова, выразил сожаление, что оба рано погибли.
— Да, жизнь поэта трудна и опасна, — сказал он однажды. У нас был поэт Саид по соседству. За вольныё стихи хан ему выколол глаза, а однажды, заманив меня к себе, бросил в холодный колодец, за то, что я ему не писал хвалебных од, и спасся я чудом. «Лизоблюдничающий поэт-не поэт, историк-не историк. Ахтынские мохаджиры, служившие у Шамиля, очень хотели бы, чтобы я им посвятил несколько бейтов. Но они сеют смуту и там, где русские и горцы живут в мире.
— А кто придумал, чтобы все мусульмане объявили газават 60 лет назад? — спросил я у них, — и сам ответил: Итальянец-беглый монах Джованни Боэти, назвавший себя Шейх Мансуром. Благоденствие нашего народа не от газавата, а от торговли, мира. Поэтому хотим быть добрыми подданными России.
— Умные и достойные слова, Мирзе- Али, — одобрительно наклонил голову батюшка...
Однажды ночью я во сне видела бани, что в верстах пяти от Ахты, куда каждое воскресенье ходили солдаты, но все комнаты оказывались пустыми, без горячей серной воды, без людей. Тогда я нашла лестницу и поднявшись на крышу вдруг увидела огромную павлину, распускающую свой хвост. Обратно в Ахты почему-то я приехала не на коне, а на льве. Сон этот глубоко поразил меня и завтра я рассказала капитанше Байдаковой М., которая советовала мне рассказать тому же Мирзе-Али, т.к. ко всему прочему он и достоверный толкователь снов. Он открыл старую восточную книгу4, долго задумывался и, озабоченно посмотрев на батюшку моего пояснил: будут сперва слухи о военных действиях, затем и война, горесть, печаль. Потом, всецело повернувшись ко мне объявил, что появится жених, затем и муж, возвышенного в чинах, благоволенного самим Государем и в дружбе с его вельможами. Тех же почестей удостоюсь и я сама, а Федору Филипповичу предвидится повышение. Потом он будто сам себе говорил весьма хмуро: все мы подвергнемся страшным испытаниям, мохаджары давно мечтают прогнать отсюда русских. Признаюсь, по легковерию молодости, у меня появились двойственные чувства: быть героине, подобной Маше в "Капитанской дочке", и конечно, страх за себя и за батюшку, на ответственности которого стоят и войска, и жители округа.
Наступил сентябрь, кончается основной разгар уборочных работ у горцев, я с госпожей Жорж вечером долго сидела и при свечах читали "Библиотеку для чтения". Отец вернулся к себе очень поздно. Вечер и начало ночи он провел на крепостных стенах. Старому кавказскому воину показалось странным, что долго не предпринимавшие ничего лезгины в последние дни частью втянулись обратно у ущелья, а частью отошли поближе к горам. Во всех аулах костры. Отец нахмурился. Из секретов ему доносили, что горцы отступают к горам, именно туда, где линиями горели костры.
Ну, слава богу, — обрадовались офицеры, — Куда же им справиться с нашими станами.
— Не радуйтесь!... оборвал их отец. Это движение зловещее.. Хотелось бы ошибиться, но...

(часть 1 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6)

 

На титульную страницу >>>

На главную страницу >>>

 

 

Цитата месяца: "Целые народы ненавидят уроды" М. Бабаханов