Мир - вашему дому, покой - вашей душе!
ВОСПОМИНАНИЯ "ДЕВЫ ГОР"
О событиях под Шахдагом в 1848 году
Записки Н. В. БЕДИРХАНОВА историка -архивариуса
год изданий 1995
Появление ’‘солнцеподобной * дочери коменданта Ахтынской крепости в горах вызвало всеобщий интерес на Кавказе, затем и в Петербурге. Ее и прозвали за это "Девой гор". Иные простодушные горцы даже уверялись в том. что такие белоснежные девушки растут на деревьях, Имея большие возможности войти в высший свет, Нина пpедпочитала, однако, выйти замуж за простого горца, помогавшего русским сохранить жизнь, хотя бы половины гарнизона. Автор напоминает нам прекрасные душевные порывы людей тех лет; жизнь, прожитая только для себя — пустая трата времени, — проповедует автор.
Уважаемый Надир Векилович!
Спасибо за ваш труд. Восхищает ваша преданность истории, глубокое проникновение в фактический материал событий тех далеких лет...
С уважением Д. М. Магомедов,
доктор исторических наук, председатель Фонда Шамиля.
Почти все романисты поражают своим ненужным многословием. Автор ’’[Воспоминаний]” не вводит в повесть ни одного лишнего слова, ни одной лишней черты. "[Воспоминания] "Девы гор" — образец историко-художественного повествования. Больше внимания автор уделяет событиям занимательным, потому что они истинны, тем не менее мы отчётливо видим и характеры персонажей.
Лугуев А., Мирзабеков М., кандидаты исторических наук.
И тысячи документов не выразят точнее дух времени, чем записки или воспоминания беспристрастного участника или свидетеля событий, какими являются записки Нины, прозванной тогда "Девой гор”. .
"[Воспоминания]” написаны через десять лет после восстания лезгин в 1848 г. Когда она выразила свое неудовольствие театральным представлением "Осада Ахты", дававшегося несколько лет в Петербурге в Мариинском театре-цирке, где "ни капли смысла, ни тени правдоподобия во всей пьесе не было... Тогда государь соизволил мне написать об увиденном и испытанном серьезную книгу на немецком и русском языках". Но почему-то она осталась в рукописи, вероятно от того, что сам Николай I умер прежде окончания произведения... И так, предлагаем вам перевод "[Воспоминаний]" с немецкого на русский язык. К сожалению утеряны первые семь листов и ряд листов в середине повреждены и не поддались воспроизводству, из остального текста сокращены подробности ее жизни в институте, Петербурге, Тифлисе и в Ахтынской крепости, упущены многие подробности осадной ситуации.
* * *
(Часть 1)
….те же, кто меня знал, не забывали запомнить, что моя мачеха была француженкой и, хотя она умерла за три года появления моего на свет, отец мой сумел меня воспитать на "европейский манер", так как мать моя — грузинка — не противилась этому...
Дед моего батюшки Филипп Ультрихович исправно ведал положением в русской армии и к концу службы стал бароном не без протекции Гольштинского принца, наследника российского престола, принявшего в России имя Великого князя Петра III, вместо Карл- Петр-Ульрих. Сын его, Вольф Федорович, служа в Семеновском гвардейском полку, в одной из баталий был ранен,... потом очутился в Саксонии, где преуспел в торговом деле и решил дать един-ственному сыну, отцу моему, настоящее дворянское образование и устроил его в Дерптском университету для получения знаний по языку, истории и литературе. Однако, не закончив его, он перебрался в Петербург, показавшийся ему темной и лишенной надежды по сравнению с обществом дворян его родной Лифляндской губернии. Вскоре, однако, случилась война 1812 г, и батюшка мой считался одним из лучших служаков в гусарском полку благодаря знанию по-немецки и быстро возведен был в Юнкера. В Российско-Германском легионе служба не изнурила его и черёз десять лет был назначен адъютантом к начальнику дивизии генералу Вудбергу, затем начались войны на Кавказе и батюшка, лишившись своей француженки по-болезни, приехал в Тифлис и через два года женился на моей маме Тамаре, как над ним подшучивали товарищи, за одну только красоту. Детство мое прошло в Закубанье, где батюшка в чине подполковника работал Анапским комендантом. Анапа была довольно обширной крепостью и окружена глубоким рвом. Против горцев она считалась оплотом совершенно надежным. Места, шапсугами обитаемые, мне нравились: вершины гор, подпираемые облаками и покрытые девственными снегами, молодой лес кое-какие сады.
В саду, где мы кушали персики, жила с матерью Маша, моя ровесница. Мать ее было вдовой казачьего офицера. Они на паре волов отправлялись на хутор и оттуда привозили арбузы, дыни, тыквы продавали их на базаре.
Квартира наша состояла из двух чистых комнат с диваном, походными стульями, кроватью, также складной. На обеде часто в изобилии были фазаны, олени, кабаны, осетры, овощи, вино и все покупали за умеренную плату. Часто нас посещал генерал Заес, он приглашал нас и Нарышкину, и последняя согласилась с условием, что головы шапсугов будут сняты... Войдя в кабинет генерала, я была поражена отвратительным запахом... Засс вытащил перед нами сундук с несколькими головами. "Я их вывариваю, очищаю и рассылаю по разным анатомическим кабинетам и друзьям моим, профессорам в Берлин”, — сказал он. Я невольно сравнила его с батюшкой, который, напротив, старался привязать к себе горцев ласковым человеческим обращением и соблазнять их выгодами и барышами торговли. Горцы ненавидели Заеса и боялись, присылали депутатов к батюшке с наивной просьбой помочь им пушками и идти вместе с ними против Заеса. Помню еще, их старшины прибыли к нам с изъявлением негодования на тех, кто стыдятся работать и не стыдятся воровать -и у русских и у черкес, и чтоб не покупали солдаты и офицеры у воров ворованное. Батя ответил, что русский царь столько же Великодушен, как и могуч и благоденствие горцев всему столь же дорого, как других его подданных, наконец, недостойно русскому правительству принимать преступные услуги воров.
Однажды, когда я пришла домой с Машенькой, мать не без двойственных чувств — гордости и грусти, что передались и мне — объявила, что через неделю я с батюшкой, поеду в Смольный институт для благородных девиц,. куда попадали в основном дети служащих в военном ведомстве, после окончания сего я должна была получить рекомендацию в гувернантки...
Оказия медленно двигалась по военно-грузинской дороге, сопровождаемая казаками. За Владикавказом в неоглядную северную даль легла перед нами бесконечная равнина... Солнце почти не согревало землю. За Ставрополем мы сменили "оказию". Мой приезд до Петербурга не занимал меня. Около самого Петербурга я словно очнулась. Меня поразили серое хмурящееся небо, на котором скупо светило северное солнце, чахлые деревья. Мягкий дождик часто моросил, да и люди показались мне скучными, некрасивыми.
На следующий день папа отвез меня в институт и сдал на руки начальнице. Длинные коридоры потянулись передо мной, белые стены, паркетный пол и институтки в форменных зеленых платьях и белых передниках...
Петербург удивил меня громадностью и затишьем. Дворцы, казармы, фабрики, речные излучины, одетые в гранит, пленительные белые ночи — это весь Петербург. А зимой в этой "Северной Пальмире" одни холод и скука. К тому же в народе ходили тайные толки о неминуемой гибели Петербурга от беспокойных Балтийских вод. Всякий раз в нашествии волн Невы мнился обреченным на рабий удел расплатой за их мученья. После отъезда батюшки мне было очень скучно. Боже мой! На семь лет расстаться с дикой природой Кавказа. Из приезжих девочек редко кто уезжал на каникулы, были и такие кто провел в институте безвыездно семь лет. Однако, постепенно я привыкла к институтской жизни, понемногу забыла высокие горы, зеленые долины чудесного Кавказа. Однажды я спросила у воспитательницы; "Неужели великие императоры России не нашли другого месуа для своего пребывания, кроме этой гнилой болотной местности?" "Петр I хотел было заложить столицу империи на берегу вашего Черного моря, да турок опасался, а ему нужно было положить начало большому флоту," — ответила она.
Особенно мне нравились рассказы и творчество А. Пушкина, до чего наши воспитанницы были большие охотницы. "Солнце нашей поэзии закатилось!" — говорил каждый. Я с жадностью читала его произведения, особенно последних лет, отмеченные большим спокойствием духа, носили печать необыкновенной законченности.
Воспитательницы с жаром вспоминали, что Пушкин не раз бывал в институте, беседа его всегда была полна очарования для слушателей. Вступив в беседу, он выражался необычайно изящно и ясно, нередко прибегая к французской речи, когда хотел придать фразе более убедительности...
- В понедельник, в день похорон Пушкина, институт не работал... Нас водили на его могилу, "Конюшенную" церковь, куда в день похорон впускали только тех, у кого были билеты. Показывали Зимний дворец и Эрмитаж, где особенно неизгладимое впечатление произвела на меня большая фигура Петра I, печати и штампы мусульманских пророков Магомеда, Али...
Однажды я получила письмо от батюшки, потрясающее меня целый год:
”... пиши мне, мой друг, как проводишь время, чем заняты силы твои? Я желаю знать обо всем подробно, но не дождусь, видно, твоего ответа. Что же делать, Нина Федоровна, соскучился по Вас. Чуть ли не целый месяц идет почта из Петербурга в Тифлис... Извини, дочь моя, в предыдущем письме у меня не хватило мужества сообщить тебе о страшной холере, унесшей много жизней, не пожалевшей и твою матушку!... Только возьми себя в руки, на все воля божья... И еще — после случившегося я не пожелал остаться в Анапе и просился на таковую должность где-нибудь в Дагестане, где время прошло бы в опасностях, незаметно. Это Самурский округ, резиденция моя находится в сел. Ахты, довольно большом селении... Весь день напролет занят делами управления, весьма сложного и разнородного, ибо я вместе и военный, и гражданский правитель над тридцатитысячным населением, которое, найдя во мне человека доступного всякому, заваливает меня своими просьбами..."
Целую неделю я плакала; никто не мог утешить меня... Через три месяца, 1845 года летом я приехала впервые в Тифлис, где застала и батюшку, и братьев матери, Давида и Имрана, родом из Кахетии. Оттуда батюшка должен был отправиться в Экспедицию в Дарго и вследствие этого я не смогла посетить Самурский округ, новое наше-местожительство, богом предопределенное.
Последние три года в институте были более насыщенными. Я постоянно интересовалась событиями на Кавказе, боялась за жизнь отца, всегда кроткого и справедливого, читала журналы и газеты. А в Петербурге продолжались тревожные слухи о событиях на Кавказе; горцы, собравшись в огромные силы нападали с невиданной отвагой... Одни не хотели верить: силы русской армии казались не сокрушимыми.
Побывавшие на Кавказе офицеры называли главным виновником печальных событий самого императора. Именно ему принадлежала мысль об организации фортификационных линий, раскинутых среди воинственных племен. Гарнизоны страдали от лихорадки, солдаты получали гнилое мясо, заплесневшие сухари. А приближенные в один голос восторгались военным гением его величества...
Однажды мы чинно и внимательно слушали учителя грамматики, раздался громкий удар колокола и через две минуты перед нами... простое коричневое платье, военный сюртук и форменное пальто Государя с барашковым воротником и рядом с ним Государыня!
Каждое утро мы заучивали фразы и обращения, могущие встретиться в разговоре и императрицей. И все же сердца наши замерли, и мы страшно растерялись, а в руках учителя дрожала книга грамматики.
— Здравствуйте дети! — прозвучал густой и приличный бас Государя. — Чем занимаетесь? — и протянул руку учителю.
Близость монарха, его простое отеческое отношение заставило содрогнуться всех девочек.
Затем он спросил у нас уроки и стихи.
— Прекрасно, малютки! — произнес милый бас Государя...
Увидев мои чернявые волосы и более загорелое лицо, Государь спросил мою фамилию.
— Рот, Ваше императорское Величество! — догадалась я ответить.
— Да, служит на Кавказе полковник Рот, — прекрасно, садитесь!
Волнению моему не было предела, как и Государыня, говорила что-то по-французски,
Затем мы показывали им пьесу, после чего высочайшие гости, раздав нам платочки, сели в сани и в сопровождении двора уехали. Мы оставались долго под впечатлением происшедшего. Учительница немецкого нам говорила, что пятнадцать лет назад у нас был великий Пушкин, полный сил, с друзьями и через пять лет, за год до своей смерти его посещение было для нас настоящим праздником, его высказывания были более гениальны, только густые пряди его кудрявых волос поредели.
Наконец настала долгожданная весна, я легко получила свидетельство об окончании института и даже интересовалась некоторыми литературными опытами, я увижу Кавказ, поднимусь в чудные горы, соберу богатый исторический материал. Прочитав в последний раз "Капитанскую дочку”, я была в полном восхищении; мысленно сравнивала Белогорскую крепость с Ахтынской и пришла к выводу, что преданность Миронова императрице и преданность моего батюшки Государю Николаю очень схожи.
Молодости свойственно простительное тщеславие, и мне хотелось оказаться на месте Маши в осажденной крепости, где я, конечно, выдержала бы все испытания и трудности. Я взяла любимую повесть, вбирала в себя: "Какое счастье, что существует и открывается людям красота!".
Красивая предстояла мне и поездка с подругою-выпускницею и ее батюшкой, секретарем Астраханского губернского правления, оттуда он должен был проводить меня пароходом до Дербента с запиской к Дербентскому коменданту князю Гагарину и отцу моему Роту. На почтовых по дороге из Петербурга в Москву дорога хорошо поддерживалась, сменялись станции, ямщики, коляски, иногда ломались, ямщики были падки на деньги. В Моекве мы отдыхали в Александрийском саду, у Кремля — колоссальная гора, воздвигнутые руками рабов башни, колокольни. В Кремле мы осмотрели недавно воздвигнутые руками величественный дворец для императора. . .
На станциях, пока перекладывали лошадей, нам подавали обедать. Опять звенели колокольчику, нас вместе с чемоданами опять подбрасывали... Прибыла я в Дербент — город чисто азиатский с кривыми и узкими улицами, но чище, чем ставропольские и пятигорские. Здесь совсем недавно устроенные два общественных сада в нижней части города и хижина Великого Петра обносилась каменной оградой, в центре города — двухэтажная каменная гауптвахта, далее — море. Но всех больше бросаются в глаза высокие стены крепости. Коляска подвезла меня прямо к коменданту, у которого еще жили жена с сестрою. Князь встретил меня очень ласково и предложил мне остаться здесь до осени, на что княжна ответила, что кавказцы, хотя и не ’ любят петербуржцев за глазами, но при встрече угостят их чем только можно. Обедали мы почти каждый день у князя М.З. Аргутинского — начальника Дагестанской области. Он имел резиденции, конторы, батальоны и имения в Дербенте и Т.Х. Шуре. Признаюсь, в первый раз он меня поразил своей неуклюжестью, маленькие кривые ноги, такие же руки, да и голову держал он часто поникнув. Однако, постепенно разочарование рассеивается, и он представляется человеком упорным, требовательным и решительным. Он вспоминал как отец воевал в Ленкоране, с Котляровским в Персию ходил...
— Что за Самурское укрепление? — спросила я с нетерпением.
— Если бы пытерцев запереть там, так они все своим мамам слезные паслания стали слать с курьерамы и нарочными. Я сам там три года бил. Неважная крепость. 13-14 офицеров, доктор, священник, а кругом — гори.
Я вспомнила тифлисский говор по- русски грузинских и армянских офицеров.
— А дамы там нет? — спросила я.
— Какие дамы. Я думаю, на вас будут там смотреть как на чудо небесное. Там только прачки и несколько случайные дамы.
Жили мы в чистой уютной комнате бывшего дворца дербентских ханов, где когда-то жил Петр I. Каждое утро мы видели через окно успокоившееся море, гигантские стены и башни Нуширвана. Очень мне нравилось здесь жить, но любопытство увидеть новое местожительств отца моего не дало мне покоя и через две недели нам подали "оказию" в сопровождении почтовой телеги, четырех казаков и стольких же нукеров1.
... Все время едем в сопровождении реки Самур с широким устьем. Часто "оказия" поближе подвигается к скале, пугающая меня: из крутизны козырьком нависает камень и мне кажется, вот-вот он грохнется на дорогу, прямо на нас... Говорят, многие горцы со своими быками и телегами упали с этих кручьев.
Скалы при дороге все дальше отступают от реки. Над скалами видны высокие, серые горы. Остановившись у белой станции Чахчах меняли лошадей, нас встречали двое нукеров с винтовками и саблями... реку перешли вброд на буйволах. Далее речки Усуг... посреди садов идет трасса, На нас смотрели довольно стройные горцы, часто напоминающие немцев. Женщины в ситцевых шароварах и бешметах, укутавшись шалью... Приближаясь к Ахтам, маленькие лезгинята, проведав кто я такой, кричат что-то друг другу...
(часть 2 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6)
