Мир - вашему дому, покой - вашей душе!
ВОСПОМИНАНИЯ "ДЕВЫ ГОР"
О событиях под Шахдагом в 1848 году
(Часть 3)
Была тишина. В полночь только один Самур с журчанием катил свои струи, но вот послышался тревожный лай собак. Сменившие секреты передали, что собаки лежат уже между солдатами. Враги приблизились и как предвестник бури в крепость вошли все состоятельные люди округа, опасавшиеся за свои семьи и имущество. В их числе был и Мирзе-Али. Отец им выделил особую казарму с края, а военных нукеров пустил в нижние деревни, один из них предложил дать ему три тысячи патронов и впоследствии выяснилось, что он их применял против нас же.
Утром, построив всю команду, отец командовал... Основной удар произвести штыками, Азия эта страсть штыка не любит, Ей бы свинцовыми орешками швыряться, а серьезного боя она не терпит,... но и с умом орудуй: выжидай врага на себя, потом... Но народ с хитрецой и учтите — бравый народ — одно слово — воины, если кто боится, тот пропал.
Вообще отец наш всегда плохо говорил по-русски и с сильным немецким акцентом. В этот день он надевал все свои георгиевские ордена, полученные за бои в Гимрах, Ведено, у шапсугов и др.
Придя в хату, он тихо открыл двери, у меня горели лампады у образов. Я лежала, положив разгоревшуюся щеку на ладонь. Он долго смотрел на меня и перекрестил меня, положив поклон перед образами.
— Спаси нас господи!... тихо проговорил он и вышел к себе и сел в кресло и не лег спать всю ночь. Под слабым светом сальной свечки едва блестела сталь пистолетов, лежавших на столе наготове, на стене висела выцветшая фотография его покойной жены, моей матери...
— Праведница, молись за нас! Я то что! Я сумею умереть, — ее жаль, уже вслух проговорил он, кивая на мою комнату. Ее жаль, за нее! Мы — солдаты..
Послышался глухой топот лезгинских коней, шорох тысячи пеших все ближе и ближе.
— Заряжены ли картечью орудия?
— Готово
— Ракету! — коротко скомандовал он.
— Со всех сторон ведут атаку
— Если я буду убит, — команду принять штабс-капитану,.. Ну, братцы! Помоги, господи!... им уже не удаются удержаться тишины. Ружья встретятся с ружьями, шашки с шашками. Они страшно торопятся. Их пугает безмолвие крепости^ Уже не ушел ли гарнизон...
— "Пли!" — скомандовал он.
Выстрелы освещали стены. Слышались стоны раненых "Аман, Аман!", громкие оклики наибов и ответы их отрядов.
Священный гимн газавата раздался справа и теперь охватил всю массу врагов:
"Слуги-вечного Аллаха'’
К вам молитву мы возносим
В деле ратном счастья просим,
Пусть душа не знает страха.
— Нина! — ступай домой, — решительно приказал отец. Теперь тебе здесь не место.
— Папа, — я к доктору, я ему нужна буду,— ответила я.
— Хорошо.
Он меня благословил и долго смотрел вслед как моя стройная фигура в белом удалялась, сливаясь с сумраком этой так бесконечно длившейся ночи.
Услышала я еще, как отец приказал одному солдату: "Ты мастер отругиваться по-лезгински... можешь теперь вволю?". Ответив "Есть", тот начал:
— Кепеюгли ламран ха кицер!
— Гяур... урус сабак! Ходи суда, ми тебе как баран рубим башки!
— Свои береги, ламран ха кицер!
— Скоро всех вас Самур гьайда...
Рано утром разбудил меня барабан. Все было, как в дни опасности в Белгородской крепости. Гарнизон стоял в ружье. Отец расхаживал перед строем. Близость опасности одушевляла старого воина бодростью. Он говорил солдатам: "Ну, ребята, постоим за батюшку-государя!" И солдаты клялись умереть...
— Стреляй! — солдаты наши дали залп. Горцы поскакали назад, но вскоре стали посвистать с других сторон... Отец, перекрестив меня трижды, потом поцеловав, сказал мне изменившимся голосом: "Иди в хату, Нина будь счастлива, молись богу — он тебя не оставит".
Я вспомнила, как месяцем раньше он, прочитав "Капитанскую дочку", отдал мне книгу с замечанием, что действительно книга хороша, только, матушка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером, зачем это нужно было?"
От грохота пушек у меня чуть не сорвалась голова. Солдатам было поручено стрелять как возможно скоро, однако с доброю прицелкою, дабы действительно были выстрелы, а не один гром.
Я напомнила ему про мой сон, отец ответил, что страшен сон, да бог милостив, а вообще сказано, матушка, либо полковник — либо покойник. Жизнь дает один только бог, а отнимает всякая гадина.
Ночью явились лазутчики и сообщили, что в верхних лезгинских селениях скопилась неведомая сила, везде горят костры... Эти сведения были для батюшки совершенно неожиданными и привели его в смятение. Хотя в последнее время лазутчики доносили, что в селениях неспокойно, а отряд Даниеля быстро растёт, он не предполагал, что события развернутся так быстро и застанут его врасплох.
Он вызывал на совет всех офицеров, на лицах которых были написаны испуг и растерянность.
— Дождались. Шамиль, объединившись с изменником Даниел-беко уже приближается к Ахтам.
Ничего конкретного здесь решено не было. Только капитан Байдаков после ухода всех, понизив голос, говорил батюшке, что служивший в крепости прапорщик Алисултан приходится Даниелю племянником. Правда, сестра Даниэля сбежала с неким Карбанали и после этого он проклинал ее и не признает ее детей, приходится следить за ним. Что касается остальных горцев-служителей: Агасибег, Аза Шерифов, аварец Мехтулин — по-моему, можно на них положиться, а всех мирных горцев нужно держать в этой же казарме.
Но завтра после полуночи капитану стало стыдно и перед нами, и особенно, перед Алисултаном. После одного чрезвычайного его благородного поступка он предложил: "Федор Филиппович! Перед рассветом я полечу на скакуне в Кусарский и Дербентский гарнизоны и сообщу генералам о нашем бедственном положении. Незамедлительно отец сочинил записку:
"Секретно о самоунижнейшём
Командиру 1-й бригады 21-й дивизии генерал- майору и кавалеру Бриммеру от начальника Самурского округа полковника Рота
Рапорт
Имею честь донести вашему превосходительству, что мюриды в большом количестве заняли Самурскую долину, Даниел бег в деревне Хрюге, толпы неприятеля расположились по обеим сторонам реки Самура,... ожидают прибытия самого Шамиля. Ахтынская милиция находится при укреплении только из нижних Самурских деревень, в числе 400 человек, гарнизон Ахтынский состоит из 237 человек, в том числе 19-ти унтер-офицеров. В заключении имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство почтить меня предписанием Вашим, если войска, в ведении вашем состоящие, поддержать меня могут.
Укр. Ахты, сентября 10-го дня 1848 г. N791"
Рискованный поступок Алисултана дал свой результат немедля. Через день в гарнизон прибыла огромная рота из Кусарского гарнизона во главе с капитанами Тизенгаузем и Новоселовым, израненным в бывших боях. Восторгу гарнизона не было предела. Их провожал один мискинджинец, остальные тридцать мискинджинцев, в тумане ночи провожавшие их, вернулись обратно. Мискинджинцы дружелюбно им говорили: "Ах, урус, зачем гьайда, ружья больше йох, яман будет!"
Гренадеры, смеясь ответили им: "Урус штык яхши. Шамиль пропал будет» .
Отец поблагодарил того мискинджинца и гренадеров, а офицеров пригласил обедать, после чего распределил офицеров по бастионам. Мы смотрели из подзорной трубы. Шамиль сидел в шатре, на покатостей горы. Нукеры держали над ним большой зонтик. Шамиль указывал на крепость, как полупудовая граната, пущенная из укрепления, заставила их поспешно скрыться за гору, зато ружейные выстрелы сыпались на нас с другой стороны, как у отца сразу пробилась фуражка, а другая пуля ударила ему близ горла. Пуля была вырезана, но по болезни он не мог начальствовать, и начальником выбрали Новоселова.
Неприятель начал довольно ловко подвигаться к крепости, бросал к крепости небольшие фашинки и бревна, принесенные с собою. Когда обстреливали их завалы, они быстро их исправляли, произнося страшные слова из Алкорана. В полдень ранен был капитан Жорж, Через полчаса граната ударила в наш пороховой погреб. Взрыв был ужасен, крепость взлетела в воздух, погибли 44 человека и капитан Байдаков, оставив бедную жену и двух детей сиротами, Новоселов получил ушиб камнем в колено, ранены были и жены офицеров: госпожа Жорж, Байдакова и Богуславская, проломилась стена. Горцы с оглушительным воплем "Аллагь» бросились на штурм так отчаянно, что защитники стены бросились вовнутрь, и Новеселов застрелил двух солдат, говоря: "Всем трусам будет та же участь!”5.
Порядок восстановился, и по приказу капитана солдаты начали петь песню: "За царя, за Русь святую.. "
Сильно ранились случайно оказавшиеся здесь почтальон и крепостной капитана Тизенгаузена. Стоны раненых и больных надрывали сердце.
Послали к Аргутинскому опять лазутчиков Агасибега, Азай Шерифова, Гасана, четырех нукеров и капитана Бучкиева — грузина, знавшего лезгинский язык и имеющего азиатскую физиономию.
Горцы часто кричали: "Сдавайтесь, пороха у вас нет!", на что солдаты отвечали: "Будет чем вас, нехристей бить!" Прапорщик Шлиттер меткими выстрелами подбил у них оба орудия, нанесшие столько вреда гарнизону.
18-го числа поутру, подземный стук обнаружил, что неприятель ведет минную галерею под бастион, ожесточенные горцы не обращали внимание на беспрестанный огонь наших орудий. "Лезут под пушки, татарва бесстрашная", — повторял каждый раз Новоселов, входя к больному отцу. "Молюсь, чтобы мне не пережить отца!" — подумала я. Вскоре фашинник вспыхнул, и пламя охватило все подступы. Женщины падали в обморок. Сам Шамиль сидел на шатре и досадовал, что так.долго не может взять полуразрушенное укрепление, ибо хорошо понимал как опасно медлить, когда ежеминутно к нам может подоспеть "армяшка", как всегда он называл Аргутинского, со своими ракетами.
Каждый день под надзором священника воинские чины произносили молитвы за царя и отечество, господи и 12 заповедей. Всегда слышалось: "Иисус воскрес !" Ночью приехал Алисултан с двумя ретивыми лезгинскими конями и бараном у седла. Отец обрадовался вдвойне. С одной стороны начался было голод, а с другой лазаретные врачи, считая пулевую рану его смертельной, были беспомощны, только Мирзе-Али, осмотревший каждый день рану, досадуя говорил, что нужен баран. Отец называл Алисултана сыном, от чего он беспредельно обрадовался, я рассказывала ему каждый день об Иисусе Христе и его чудодействиях, он склонен был признать его, но произносить не мог, называл его по-ихнему Иссой. Завтра, когда горцы осаждали крепость со всех сторон, кроме смерти мы ничего не смогли ожидать, мы вошли в пороховой погреб. Страх смерти был написан у всех на лице. Я сказала Алисултану, чтоб он произносил беспрестанно "Иисус Христос!" и сама все время повторяла это. Христос действительно сотворил чудо: почему-то враги, покинув крепость, отделились от нас... Это оказались войска Аргутинского. Восхищению, "Ура!" не было конца, а Алисултан был только крайне изумлен: "Исса спас его (и меня)!". Точно теперь перейдет он на нашу веру...
Вскоре, однако, радость наша оказалась недолгой. Горцы сбросили мост в реку Самур, и Аргутинский был вынужден повернуться обратно, а масса лезгин, даже женщины пошли преследовать войска в том адском тупике... Снова все сникли... Ночью над Шалбуздагом горел Юпитер. Этому добавился свет из наших ракет, однако, наибы, конные мюриды и сзади море пеших шли на нас. Сзади двое лезгин уже взобрались на стену. Выстрел, и они упали с высоты.
Лезгины из Аварии мастера укрепляться; — говорит отец офицерам, — завалы их всегда так рассчитаны, что с какой бы стороны ни подойти к ним, они встретят вас перекрестным огнем. Против артиллерии они роют канавы. Здешние лезгины дерзки, но под огнем нервны, но все вместе они теперь не отойдут от крепости...
— Пли!..
Вихре картечи смыли кучку всадников. Один из них, именно красный, остался на месте, глядя на стены, ров, башни, гласисы и, оценивая их опытным глазом. Около него остался один Даниел бег, и Шамиль что-то объяснял своему наибу, указывая на башню. Потом он сдвинул папаху на затылок и отъехал назад, "но затем бешено неслись всадники, повторяя "Алла! Алла!” Они неслись прямо на смерть, ждавшую их в глубине крепостного рва. Они оценивали, куда поставить лестницы. Начались глухие крики, дым... много лезгинских кинжалов оказалось в руках солдат, а сами были отбиты.
Я с Байдаковой и Жорж ходила в крепостную церковь, в этот бедный, незатейливый храм, но странно, что в этой убогой церкви я молилась горячо, забывая весь мир. В институтской богатой церкви, сияющей большими образами в золотых ризах, подобного не было. Да и институтские лазаретные помещения были просторными, полными воздуха и света, исходящий от самых чисто выбеленных стен лазарета. А здесь лазарет располагался на полу, никаких удобств, тем не менее я с фельдшерами работала весь день, ночью же стояла у кровати отца, который приходил иногда в предсмертную агонию или же на коленях у образов в своей комнате...
Утром по всему простору Самурских отмелей началась уборка трупов, раненых и лошадей. "Хорошие воины!" — замечал с крепости один, — страху не знают. Как много убитых, беда, беда! Ну и картечь.
— По присяге. В бою врага щадить не приходится. Попал в плен, другое дело — друг он тебе и брат.
Когда муллы кричали второй намаз с минаретов, к крепости стала приближаться группа всадников без оружия. Отец вышел с переводчиком на стену и спросил переводчика и Алисултана, отчего они белый флаг не показывают.
— Это не переговоры. Они приехали просить милости.
Отец приказал отворить ворота, опустить мост и Тизенгаузен в сопровождении переводчика вышел.
Татарский переводчик в почтительных выражениях передавал:
— Аллах вчера наказал народ за грехи. Победу он дал вам, а на позор осудил нас! — сказал старший из наибов. Много матерей будут плакать в осиротевших саклях. Не униженными просителями явились мы здесь. По шариату, мы не задерживаем покойных.
— Я тебя узнаю, наиб Юсуф! — вдруг заговорил отец, — ведь мы встречались и в Салтынском бою. Протянул ему руку. — Так вот вам мое разрешение только с условием: собиратели должны быть без оружия, а трупов подобрать только до вечера, с них должно быть снято оружие.
— Ты знаешь, сахиб, нельзя мусульманина, павшего на войне, хоронить без кинжала.
— Ладно, мои солдаты сверху будут следить. Прощай, наиб Юсуф! Мне бы приятнее было драться не против тебя, а рядом с тобою.
— И мне тоже, сахиб!
Лезгины пришли убрать тела, уносили трупы на себе. Матери и жёны плакали, мужчины всем видом показывали, что они еще за это поплатятся. На месте трупов остались кучи ружей, пистолетов, шашек. Братья отыскивали братьев отцы — своих сыновей, сыновья — своих отцов. Сам Шамиль что-то обдумывал, внимательно смотрел на стены крепости и на русских. Ни вражды, ни злобы. Медленно проезжал вдоль убитых и раненых...
Казаки внесли в крепость горы ружей, винтовок...
(часть 1 часть 2 часть 4 часть 5 часть 6)
