Лезги ким

Камалутдин ГАДЖИЕВ

Камалутдин Сиражутдинович Гаджиев, 57 лет, лезгин, женат, 3 детей, долгое время живет и работает в Москве, возглавляет сектор политических наук Московского института мировой экономики имеждуна-родных отношений, владеет восемью иностранными языками, читает лекции в ведущих университетах США, Германии, Италии, Швейцарии и Франции.

Как вы начинали?

- Уже в молодости я знал, что стану ученым. После окончания средней школы в родном селе Зухрабкент я учился в Дербентском медучилище, а затем уехал в Ленинград, где поступил в университет на факультет восточных языков. Изучал арабский. Потом армия. Отслужив, поступил в МГУ на исторический факультет. Серьезно увлекся историей Америки, английским и французским языками. У меня вообще большая тяга к языкам. Я и сейчас стараюсь учить китайский и корейский. Получается, правда, пока лишь со словарем, но этого хватает. Зато свой родной лезгинский я знаю как следует. Друзья говорят, что говорю на нем даже лучше некоторых лезгин-литераторов. Шутят, наверное, но приятно. После окончания МГУ поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую, а затем и Докторскую диссертации по темам национального самосознания и идеологии американского общества. Последние десять лет ушел в по­литическую науку, которая меня все больше притягивает и к которой, как мне кажется, у меня есть призвание.

Когда вы это поняли?

- Все произошло случайно. На истфаке МГУ я изучал древнюю историю мира, в том числе и Кавказа. Но так получилось, что меня больше стала привлекать современная история и, в частности, история Америки. В итоге мои диссертации были напи­саны на стыке нескольких наук: исто­рии, философии и тогда еще не существующей у нас политологии. Не­смотря на вынужденный идеологический уклон, многие работы по истории Запада обладали достоверной для того времени информацией. С этого момента я и сделал выбор в пользу очень интересной науки о по­литике и обо всем, что с ней связано. А в конце 80-х политология вдруг стала очень модной. Многие специалисты по истории КПСС, научного коммунизма, другим смежным наукам переименовали фактически свои дисциплины в политологию и сами стали называться политологами. Это был самый настоящий беспредел в науке, к которой я относился все более серьезно и трепетно. Меня это крайне возмущало, и в результате родилась моя первая монография — «Политическая наука», цепью которой было выставить заслон новоявленным «политологам». Таковыми называют себя сегодня многие журналисты, идеологи, пуб­лицисты, которые пишут на полити­ческие темы или затрагивают эти во­просы. Я считаю, что многие из тех, кто называет себя политологами, - всего-навсего самозванцы. Ведь мало обращаться к теме, надо еще обладать и академическими знаниями.

-Так что же такое политология в истинном значении?

-Это наука и образовательная дисциплина, занимающаяся миром политического вообще. Здесь и управление государством, политические отношения, политическое поведение, политическая культура, политическая психология, политические системы и многое другое. Кстати, на Западе не употребляются слова «политология» и «политолог». Это российские названия. На Западе говорят - политическая наука и политический ученый. К примеру, в США 26 специализаций в области политических наук. В России же - всего четыре.

Почему мы живем в состоя­нии постоянного напряжения и тревожного ожидания?

-Ситуация в России характеризуется переходностью из одной системы в другую. Переходный период - это одновременное существование старых и новых структур, их борьба. Старая структура разрушена, а новая не создана. Вот, говорят, Москва не может навести порядок в стране и, в частности, в Дагестане. В этом обвиняют Ельцина и его правительство. Но навести порядок невозможно, пока властная вертикаль не будет по-настоящему оформлена, что только и позволит полностью контролировать ситуацию. Пока этого нет. Отсюда многие проблемы, в том числе и в Дагестане.

-Ельцин вроде бы старается, приглашает в команду молодых, но мало что получается...

-Было бы удивительно, если бы получалось. Реформам в России всего пять лет. Как историк я могу сказать, что за такой короткий про­межуток времени ни одна страна в мире, ни один народ не создавал свою государственность в полном объеме. Я убежден, что при всех наших огрехах и ошибках, тем не менее, удалось добиться многого. Хоть и с изъянами, но действует новая Конституция и президентские структуры. Есть до конца не оформленная, но все же оппозиция. Мы создали Конституционный суд, у нас работает Государственная дума и многое другое. Нужно время, и время это, по меркам истории, измеряется десятилетиями. К примеру, Америка. Ее Конституция была принята в 1787 году, вошла в действие через два года. И вот посмотрите: первоначальный текст и нынешний с 26-ю поправками - это совершенно разные вещи. Для этого понадобилось почти 150 лет.

-Используют ли наши власт­ные структуры опыт и знания рос­сийских политологов?

-Да, и не только в Москве, но. и в других крупных политических и эко­номических центрах. К примеру, многие мои сотрудники и аспиранты работают в качестве советников и консультантов в политических партиях, фракциях, правительственных структурах. Сегодня ни один уважающий себя политик не мыслит своей деятельности, без экспертов по политическому поведению, средствам массовой информации, политической агитации... Работа политологов в этих областях хорошо оплачивается. К сожалению, подобное положение пока не сложилось в регионах, в том числе и в Дагестане. Но, думаю, это дело времени.

- Вам лично поступали такие предложения?

- Да, и неоднократно, но я почти всегда отказываюсь. В такой практике существует реальная угроза, что ученый, поддерживая то или иное движение, впадает в некоторую психологическую зависимость, и в результате может потерять свой аналитический уровень. В этом нет ничего плохого. Но я прежде всего ученый и хочу им оставаться в максимальной степени. Что касается практиков, то многие идут по этой дороге, поскольку есть возможность поправить свои финансовые дела. У меня такой проблемы нет.

Вы сказали «почти всегда» Что это значит?

-Говорить, что я никогда не привлекался к практической работе, конечно же, нельзя. Меня привлекают к работе и президентские структуры, и Совет безопасности России. Я участвую в разработке меморандумов на различные темы, в том числе и по теме расширения НАТО на Восток, по претензиям Китая и Индии стать ведущими в ряду сверхдержав, по концепции национальных интересов и национальной безопасности. Но это не связано с партиями, идеологией, конкретными политиками, это общегосударственные интересы. Кстати, моя последняя книга «Геополитика» получила большой резонанс не толь­ко в президентских структурах, но и в кабинетах власти Казахстана, Белоруссии, Молдавии и ряда других стран.

Какова ваша оценка белорус­ского президента Лукашенко в связи с известным конфликтом с ОРТ?

Я не понимаю позиции Лукашенко и белорусских властей, потому что первая заповедь политика любого ранга - это никогда не ссориться со средствами массовой информации. Это четвертая власть. Это средство общения власти с народом. Кроме того, ссора со СМИ - признак слабости властей, их неуверенности, что не раз подтверждалось мировой историей. К примеру, именно СМИ - газетам «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост» - принадлежит заслуга в том, что в 1974 году Никсон вынужден был уйти с поста президента.

Вы затронули тему СМИ. Не кажется ли Вам, что войну в Чечне Москва проиграла в немалой сте­пени также и из-за пренебрежительного отношения к СМИ?

-Действительно, чеченцы получи­ли огромную поддержку от демократической общественности и ведущих средств массовой информации России. Но сейчас ситуация меняется. Вакханалия преступности, торговля заложниками-журналистами - все это заставляет взглянуть по-новому на нее. Даже журналистка НТВ Елена Масюк стала разменной монетой в политической и криминальной игре. После трехмесячного плена даже Масюк говорит о Чечне по-другому.

-Каковы, на ваш взгляд, пер­спективы дальнейших отношений Чечни с Россией?

-Это очень трудный вопрос, но я попытаюсь на него ответить. Когда мы говорим о государственности того или иного народа, мы должны учесть такую категорию, как его самодостаточность. Если нет этой самодостаточности, то говорить о полноценной государственности просто эфемерно. Под самодостаточностью я имею в виду наличие длительных традиций государственности, системы собственной науки, образования, многого другого в социально-экономическом плане. В 1973 году «Дойче Банк» провел исследование на предмет самодостаточности бывших республик Советского Союза с точки зрения создания самостоятельных независимых государств. Были определены 12 основных критериев, оцениваемых по стобальной шкале. Так вот, Казахстан получил тогда 57 баллов, Украина где-то 50 баллов, остальные намного меньше. Если провести подобное исследование в отношении нынешних республик Российской Федерации, то эти баллы будут вообще мизерными. Любая северокавказская республика может существовать в качестве независимого государства лишь в том случае, если большинство других северокавказских республик также будут самостоятельны. Проблема в том, что все эти республики связаны с Россией не все вместе, а каждая в отдельности, и в стратегическом плане каждая республика в отдельности больше заинтересована в сохранении уже существующих связей с Россией, чем в установлении новых со своими соседями по отдельности. Великий патриот Франции, националист в лучшем понимании этого слова Шарль де Голль говорил о независимости так: «Независимость - это умение распоряжаться своей зависимостью». Даже он, человек, выведший свою страну из блока НАТО, лишь бы не оставаться на побегушках у США, признавал, что зависимость существует в любом случае. Вообразите себе, что Дагестан пошел по пути так называемой независимости и каждый народ должен создать свою науку, свою систему образования и прочее. Я считаю, что это нереально и даже абсурдно. России и Чечне нужно найти какую-то систему взаимоотношений, которая позволила бы сохранить лицо и Москве, и Грозному. Обеим сторонам нужно признать реальное положение вещей: России понять, что положение Чечни не может быть таким, каким оно было до войны или до 1991 года, а Чечне осознать, что против воли России Чечня не станет процветающей. Даже если в Чечню инвестировать десятки миллиардов долларов из-за границы, то Чечня в любом случае будет вынуждена контактировать с Россией, так как необходимо будет использовать российские ресурсы и коммуникации. Кроме того, я сомневаюсь, что ведущие страны мира будут портить свои взаимоотношения с Москвой ради Грозного. Слишком разные величины.

-Как вы оцениваете ситуацию в Дагестане?

-Внимательно слежу за событиями в республике, читаю много дагестанской прессы, которую мне регулярно присылают друзья и родственники. Печально, что Дагестан по своим жизненно важным параметрам находится на последних местах, если не на самом последнем месте в России. К сожалению, как мне кажется, это надолго, потому что, если сравнивать с ситуацией в Москве и других крупных городах, то складывается впечатление, что Дагестан это совер­шенно другая страна — со своей непонятной экономикой, политикой и т.п.

- Что вы думаете о лезгинской проблеме?

-Нужно исходить из того, что имеем: лезгины уже разделены на две части, уже существует государст­венная граница и не надо строить никаких иллюзий относительно того, что пограничный режим на ней будет ослабляться. Решение проблемы в том, чтобы найти пути мирного выхода из сложившейся ситуации. Сначала, может быть, создать культурно-национальную автономию для Северного Азербайджана и Южного Дагестана, а точнее — для Северного и Южного Лезгистана, а затем какие-то формы свободной экономической зоны, политической автономии. В итоге — найти пути мирного воссоединения лезгинского народа, которые бы устроили все стороны. Прав­да, существует еще одна немаловажная для лезгин проблема. Лезгинский народ не имеет представительства ни в Государственной думе, ни в Совете Федерации, ни на других уровнях федеральной власти. Он не в состоянии должным образом решать свою судьбу. Это несправедливо.

-Это больной вопрос и для других народов России и Даге­стана...

— Да, но все более или менее крупные народы представлены в высших законодательных и исполнительных ветвях власти. Причем даже народы, которые в пределах Дагестана уступают по численности лезгинам. Что касается российских масштабов, то непонятно, по каким критериям образовывались избирательные ок­руга, если один из крупнейших народов Северного Кавказа (не меньше 700 тысяч) — лезгины — остались без представительства в Думе и в Совете Федерации, а эвенки, насчитывающие около 25 тысяч человек, своего человека в парламенте страны имеют. Несправедливо.

- Что вы думаете о роли национальных движений, фронтов и т. п.?

-Фронты категорически не нужны. Фронт есть фронт. Попахивает войной. Что касается движений, то по-видимому, в свое время они сыграли свою положительную роль. Возможно, они играют положительную роль и сегодня, хотя мне трудно судить об этом, глядя из Москвы. Я считаю, что национальные движения могут быть эффективными и дееспособными только в случае, если они признают равновеликие права всех живущих в Дагестане наций и народностей, ставят перед собой цель развития государственности Дагестана. Неважно, на каких путях - автономизации, федерализации - но с сохранением единства республики. В противном случае не избежать бедствий.

-Каким вы видите наше будущее?

— Я не вижу Дагестана вне России. Все его перспективы - вместе с Россией. Надо заметить, что сегодняшние территориальные претензии народов Кавказа друг к другу происходят в пределах одного государства, причем речь идет об административных границах. А теперь представьте себе, что эти претензии автоматически перерастают в межгосударственные, то есть переходят на качественно новый уровень. Что это значит, все мы знаем на примере кавказских событий последних лет. У нас еще очень много болевых точек, которые могут привести к войне всех против всех. Выход республик Северного Кавказа из состава России мгновенно приведет к возникновению масштабного конфликта.

Итак, в составе России и вместе с Россией, тем более что в последние годы Дагестан приобрел совершенно новый для себя геополитический статус, и это предполагает большие перспективы. Дагестан - южный форпост России, у него есть связи с несколькими суверенными государствами, и как только страна выйдет из экономического кризиса, можно ожидать, что сюда будут привлечены значительные средства. Такой перспективный и важный в стратегическом плане регион не может оставаться в бедственном положении. Высшее руководство России постепенно приходит к осознанию этой реальности, и я думаю, что в будущем Дагестан ждут перемены к лучшему.

Беседовал Руслан ГУСАРОВ

 

На титульную страницу >>>

На главную страницу >>>