Мир - вашему дому, покой - вашей душе!
Урок географии
Александр Костюнин
Сотрудникам милиции, погибшим при исполнении, посвящается
Хабар начальника УГРО
«Если не я за себя, то кто за меня?
Если я только за себя, то зачем я?»
Гиллель Вавилонский
За время службы довелось участвовать в разных операциях, но освобождение из чеченского плена наших ребят стоит особо...
В девяносто шестом я работал начальником угрозыска Магарамкентского РОВД. За отделом был закреплён участок на административной границе Дагестана с Чечнёй у села Гамиях. Материалы служебного расследования показали: «15 января 1996 года в 17.06 к блокпосту подъехала автомашина марки УАЗ-3741. Из фургона выскочили троё неизвестных. Угрожая оружием, захватили четырёх сотрудников милиции, увезли в сторону Чечни».
Я отказывался верить случившемуся...
Чеченцы и дагестанцы – родные братья. Братья навеки! Со времён легендарного Шамиля. Теперь, когда в Кремле всё смешалось и предлагали брать суверенитета, сколько утащишь, нам Грозный стал ещё ближе. Напрямую в бандитские разборки Масхадова с Россией мы не влезали, но «разборка» превратилась в войну. И если фронт был в Чечне, тыл – в Дагестане, в каждой аварской, даргинской, лезгинской семье.
Есть у меня скользкий знакомец: Дауд – чеченец дагестанский. Когда его задержали, я в показаниях помог немного… И он, не то что отрабатывал… Бывший спортсмен, неоднократный чемпион Союза по боксу, авторитетный человек и здесь, и там… В Чечне его сильно уважали. Он снабжал их оружием всю войну.
Сижу как-то у него в гостях в Хасавюрте, и тут он, ни с того ни с сего, предлагает:
– Давай прокатимся в Ичкерию.
А там вовсю война...
– Ты чё? Больной?
– Да мы взад-вперёд, на экскурсию.
Уболтал. Границу пересекли засветло. Российский дивизион установок «Град» располагался на опушке голого леса. Дауд вызывает командира. Краснощёкий такой, жирный, пыхтя, выруливает к нам.
Дауд ему с ходу:
– Командир, вот десять тысяч баксов, – пачку протягивает, – а вот координаты: сделай залп, восемьдесят ракет.
Тот берёт деньги, не спрашивая, что за координаты:
– Ты меня-яяя знаешь!..
– Пуск – через два часа.
– Разницы нет, – у самого рожа лоснится добычей.
Воистину: «Для кого – война, для кого – мать родна».
Мы сидим в Хасавюрте в кафе, ровно через два часа – залпы ракет «земля-земля». Дауд ухмыльнулся:
– По своим отрабатывает... Сгоняем ещё разок к этой свинье?
– Ле, ты что, б!.. нас после этого... самих... взорвут!..
– Не взорвут, поехали.
А у ракетчиков командир уже бухой… Дауд наезжает на него:
– Мы с тобой как договаривались? Восемьдесят пусков!
– Сделал... брат.
– Не сделал. Семьдесят. Я сам считал! – врал внаглую.
Командир засуетился, на красной лысине выступил пот, и набухшая капля сползла под тяжестью...
– Восемьдесят, брат. Все запустил!
– Нет, семьдесят. Верни две штуки.
– У меня их уже ёк*…
– Как хочешь, возвращай.
– Давай... скажи, что-нибудь другое сделаю. Отработаю!
– Ладно… Десять оставшихся запустишь по этим координатам.
Через два часа залпы накрывают вторую российскую часть.
Весёленький междусобойчик! Вот так воевала Красная Армия.
Своим работникам я, по согласованию с начальником РОВД, категорически запретил применять оружие. По исламу: если чеченец убьёт меня, в рай не попадёт, зачем же я стану стрелять в него?
Братья-мусульмане платили взаимностью...
Служебная проверка подтверждает: ничто в тот день не указывало на обострение ситуации: «...с 08.00 до 17.00 через блокпост, в сторону села Гамиях, проследовало пять автомашин, две – в сторону Чечни. В 12.17 на пост пришёл житель села Центорой: обратился за помощью в выделении транспорта. Водитель служебного «Уазика» сержант Омаров выехал с ним на территорию Чечни, оказал необходимую помощь».
Какая муха укусила чеченских орлов?!
Взять в плен наших солдат-милиционеров!.. Мы все ездили на ту сторону не раз, их тоже сюда свободно пропускали... Не то, чтобы пресекать переход границы, наоборот помогали местным жителям, простым людям. И – на тебе...
Одурев от бессонницы, мы сутками искали пропавших ребят. Мотались с начальником РОВД в Хасавюрт – все сведения из Чечни стекались туда. Оперативники докладывали: «У этого полевого командира нет, у того нет». Ну, никаких следов! И ещё Дауд, мой крестник, пришёл с очередными хабарами: «Там мне – так сказали, а там – вот так, но мы их из-под земли достанем...»
– Дауд, «из-под земли» не хочу. Может, я с тобой в Чечню смотаюсь?
– Опасно.
– Хоть опасно, поеду.
Мой начальник Мамедов вспыхнул:
– Не, ты что? куда?
– Поеду. Сколько будем сидеть, сказки слушать: «Тут не знают, там не знают». Клянутся, божатся: «Найдём, не беспокойтесь, узнаем след, взорвём, отберём!»
– Тебе что, больше всех надо?
– ...Наши – в плену-уу!!!
– Смотри, я за тебя не отвечаю.
– Не нужно за меня никому отвечать. Решение – моё!
Дауд с утра до вечера – со мной. Очень добросовестный оказался чеченец. Редкий чеченец! В благодарность за то, что помог ему однажды... Кормил, поил, возил. На его машине всю Чечню объездили. Буквально. Летали на бешеной скорости по снежным горам-долинам. Утром выезжаем – вечером назад. Я в гражданке.
Он предупредил:
– Возвращаться нужно засветло! Не успеем выскочить до темноты, никто нас спрашивать не будет, уничтожат.
Дорога жёстко задиралась вверх серпантином. Вечернее рыжее солнце металось у виска слева направо. Разбрасывая из-под колёс мёрзлые камни с грязью, мы мчались, как водопад по ущелью, как ветер, краем узкого каменистого пояса. Слева от нас синела пропасть, справа скалы вставали над скалами. Едва проскочили узкое место, за спиной глухо загудел камнепад – снежная лавина лениво съехала, поглотив дорогу.
Обычно Дауд с бандитами на чеченском разговаривал, мне переводил. Дней десять уже колесили, надоело:
– Ле, Дауд, так не бывает: ты с ними говоришь на своём, тебе отвечают, я – не в курсе… Мне их байки осточертели. Каждый раз одно и то же: «то сделаем», «это сделаем». На русском говорите, чтоб я понимал.
В следующий раз Саламбек – масхадовский боевик, пацан, лет двадцать пять, не старше, перетянутый крест-накрест оружием – ну с таким важным видом толковал с нами… с та-кииииим го-но-роом… Взбесило меня.
Полопотали на своём и Дауд опять мне:
– Поехали...
– Нет, так не пойдёт. Мы же договорились – на русском. Саламбек, вы сколько заданий давали – мы выполняли. Кроме того, ладно я, Дауд вам помогает… Всю войну. Ты чё, мы сколько к тебе ездим, ты пацан молодой, издеваешься над нами: «Завтра», «Послезавтра»…
– Я их не видел.
– Ты описываешь наших ребят и сам: «Не знаю, не видел!»
– Просто так сказал.
– Просто так не сказал ты… Одежду одного описал, какой внешне – говоришь. Откуда можешь знать? Это наш работник, сержант. Он больной. У него с сердцем серьёзные проблемы. Саламбек, я подполковник милиции. Помоги хотя бы больного вызволить… Я пойду вместо него. Потом договаривайтесь о чём угодно. Подполковник ведь выше сержанта?!.
– Я не знаю, не решаю, я посмотрю…
Ну, что с этим абреком будешь делать?..
Мы – к Турпавали, начальнику контрразведки Масхадова. Он дружески похлопал меня по плечу и сладко запел:
– Полковник, знаю, ты воинам Аллаха помогаешь. Мы в долгу не останемся. Слово горца! Назови полевого командира, с землёй смешаю чеченское село, но их выручу.
Я обрадовался. Разве тут не обрадуешься…
По всей Ичкерии до одури круги делаем, наконец узнаём: «Солдаты в отряде у Эби – Большого Асламбека». Сломя голову мчимся к Турпавали.
– У Эби!
– Точно?
– Точно не могу сказать, мне сообщили: у него.
– Решу.
К Турпавали две недели мотаемся – результата нет. И его «решу» на поверку – словоблудие одно. Тьфу!
Министр внутренних дел ЧРИ* Казбек... Махашев, что ли... Здоровый такой, весёлый... Радушно принял, как все они.
– Братья-земляки-ии, вассалам аллейкум! обнимаю вас. Главное – не волнуйтесь. Вы, подполковник, приезжайте завтра в форме, обратитесь к населению по телевидению.
Приезжаю в форме.
Министр свёл с замом, тот – с начальником управления уголовного розыска – Хамзатом. Тоже здоровенный такой…
Мы с Даудом – к нему. Опять расспросы:
– Что? Где? Кто?
– Четырёх ребят взяли на границе...
И вдруг этот Хамзат взбрыкивает, агрессивно так:
– Ты чего в форме приехал?
– Министр ваш сказал.
– Вах!.. Ты выйдешь отсюда... самого заберут. Чего нам формой российской перед глазами!.. – выскочил из кабинета.
Я – Дауду:
– Объясни ему, ещё раз начнёт, такое отвечу… мало не покажется. Я в гости к нему приехал, в его кабинете нахожусь, а он стращает...
Вернулся Хамзат:
– Обращение по телевизору не получится. У Эби их нет. Сегодня-завтра соберу информацию. Узнаю, где.
Дауд имел прямой выход и на Аслана Масхадова. Мы – в Гудермес.
Он заскочил в штаб, я остался на улице ждать. Смотрю: пленные российские солдатики в драных рубашечках на колючем ветру… Зимой! Копают траншею, отопление тянут. Над ними – автоматчик. Прям, как в фильмах про эсесовцев. А в трёхстах метрах – российская армия… Тут же у штаба русские женщины воют. Пробиваются на приём к президенту Масхадову, за пленных сыновей просить…
Выходит из штаба Дауд:
– Не перегибаете ли вы палку с русскими?..
– Ясыри?* Это собаки – не люди. Гяуры.* В соседнем селе, в хлеву у моего брата на цепи молодые русские девки прикованы. Их дерёт любой. Ахх-ха-ха... Хочешь – заедем... Угощаю!
– Давай – к делу.
– Аслан хочет познакомиться с тобой лично. За помощь обещал наградить высшим воинским орденом Чеченской Республики Ичкерии – «Честь нации».
– Пусть поможет ребят найти. Это и будет награда.
– Ну, как знаешь… А что касается твоих подчинённых, пообещал решительно: «Где бы ни были – найдём, освободим. Своих – сурово накажем, сгноим!»
Однако сколько мы ни ездили, никто не помог. Вышли на Хаттаба.
Эмир ибн Аль Хаттаб – фигура колоритная. Он же Ахмед Однорукий, он же Чёрный Араб. Смуглый такой, длинные вьющиеся волосы, чёрная перчатка на правой руке. В селении Ведено у Хаттаба роскошный дом, параболическая антенна (в то время у нас ничего подобного не было). На этот раз со мной был зам главного ваххабита Дагестана с бородой: борода в Чечне служила пропуском. (С бородой езди, куда хочешь!) «Борода» с Хаттабом между собой хабарят на арабском. Долго, изнурительно. Изредка ваххабит переводит. Смысл прежний: «Сделаю, найду, спасу, поеду к Радуеву, Масхадову. Пока не знаю, где они, но буду искать… Отобью! А вы – помогите мне».
Якши!*
За ношение оружия мы задержали араба. Хаттаб попросил освободить его и отправить домой в Иорданию, назвал своего человека на границе:
– Ему передайте, остальное – не ваши проблемы.
Я вывожу наёмника из камеры... Вот такой араб – тридцать килограмм весом:
– Собирайся, едем!
– Куда?
– К маме.
– Нэ поеду…
– Почему нЭ поедешь?
– Воэвать хачу… К Хаттабу назад хачу.
– Хаттаб тебя не желает… Уезжай!
– Умирать хачу.
– Умирать?
– Да.
– Видишь люстру. Верёвку принесу, вешайся здесь. Мы тебя похороним на мусульманском кладбище. Здесь роскошное кладбище… С почестями похороним, по блату…
– Вах! Зачем такое гаваришь?.. Нэльзя.
– Почему нЭльзя?
– В ад пападу.
– Ну, раз не хочешь в ад, вали отсюда…
Тридцатикилограммовый меня уверял:
– Нигде так салдат нэ резал, как здесь у Хаттаба. Сотнями... Голова атрезал им, как баранам. Никаго в плен не брали. Всэ падвалы забиты салдатами…
Я брезгливо поглядывал на больного фанатика: война, точно чёрная дыра, притягивает тёмные силы; наёмники издалека чуют смерть, как вороны падаль, и с карканьем слетаются на запах.
Мы доставили араба на азербайджанскую границу. (Там ребята-лезгины за бакшиш и теперь перевозят людей.) Для интереса у старшего осведомляюсь:
– А как ты их?..
– Сплавляю по реке за сто долларов… Недавно Радуева сопровождал.
Два месяца я не прекращал поиски… Звонок от Хаттаба был неожиданным:
– Нашёл! Завтра будут передавать.
Начальник РОВД выслушал мой доклад:
– Сам поеду! Хочу с Хаттабом сфоткаться.
Боевую медаль, видно, захотелось… Я только «за».
Хаттаб отдал наших бойцов. В благодарность начальник подарил ему кинжал с золотой насечкой. Грязных, вшивых, измождённых ребят отвезли по домам. Расспрашивать их сейчас не имело смысла. Они отрешённо смотрели в никуда... Словно не радовались.
Неприятно сознавать, но, похоже, вместо братских отношений Дагестану отвели роль очередной юной невесты, которую в первую брачную ночь матёрый жених строго выдерживает в углу за занавеской, пока сам гульбанит с гостями на свадьбе...
Лишь спустя несколько дней, под нажимом, крайне неохотно бойцы рассказали нам… в скупых красках... Про ад в чеченском рабстве... Про кавказское гостеприимство братского народа!.. И меж собой дали мы клятву: в плен больше не сдаваться.
********************
В августе девяносто шестого генерал Лебедь подписал Хасавюртовские соглашения. (Почему-то меня это даже не обрадовало.) Мышки прогнали кошку и распоясались окончательно…
А вскоре у нас произошло настоящее ЧП.
Бой на том же блокпосту в районе села Гамиях: «Есть убитые. Одного забрали в плен». От Магарамкента туда – не близко... Приезжаем ночью с полковником Мамедовым на место. Фонарём свечу: такая каша!.. Мешки с песком в пробоинах, гарь, убитые… Лейтенант Ярахмедов, совсем недавно в нашем отделе, – попал в плен. Мужественный парень такой… Стажёр мой.
Выяснилась ещё неприятная новость: один опер, подонок, как заваруха возникла, сбежал:
– Ссс-сука!!! Нет тебе места в органах. Свободен!
– Не испугался я... я – за помощью… – сам в глаза не смотрит.
– Сволочь! Ты ребят оставил. С оружием драпать! И не вернулся...
Часа четыре прошло с момента перестрелки. Наш работник, участковый, мальчишка совсем, при нападении отстреливался из пулемёта. Трясу его за грудки: «Что? Ка-ааак!?» Путается в показаниях, у самого руки дрожат. Ходуном ходят. Я горячий ствол – в ноздрю... По его информации: «Подъехали чечены на КАМАЗе, хозяйничать начали. Лейтенант Ярахмедов сделал замечание. Его скрутили, бросили в кузов. Он успел скомандовать: «Огонь!» Завязалась перестрелка. Двух «чехов» подстрелили, двух ранили… Те машину от блокпоста отогнали, стали запугивать: «Сдавайтесь, не то всех положим». Участковый в ответ из «красавчика» выпустил магазин, второй вставил, на седьмом патроне заклинило… Растерялся: повторно передёрнул, патрон – наперекос… Спасло то, что духи дрогнули, отступили.
– Извини, брат, – я твёрдо положил руку ему на плечо.
Он горько заплакал...
– Нюни развесил... слюнтяй! – вставил свои «три копейки» начальник милиции.
Я вытащил его за грудки на улицу:
– Ле, Мамед, не болтай! Парню впервые пришлось... по живым людям стрелять… В такой ситуации... неизвестно, кто как поступит. Не трогай его. Он – герой! Из четверых один остался, отстреливался. Другой бы на его месте, может, руки поднял.
Это был первый бой между дагестанцами и чеченцами на границе. До сих пор никто никогда по землякам не стрелял.
Чечены буквально заставили нас вытащить кинжал из ножен...
А лейтенанта... нужно было срочно! выручать.
Я протоптанной тропинкой – к Дауду, с ним – к Саламбеку... (У самого нервы ни к чёрту.) В очередной раз сорвался:
– Саламбек, ты надоел, ты... пацан! Ладно, меня не уважаешь... Ты к своему чеченцу точно также относишься. Ты... чего издеваешься?! Вы говорите: «братья, братья-дагестанцы», сами нападаете. В один день такой кулак получите в лоб, мало не покажется… Во все стороны.
– Что могу делать?
– Как что?! Две недели к тебе езжу… И – без толку!
Как-то Хаттаб попросил переправить боевика за кордон. Им оказался Саламбек.
– О! Перетянутый!.. Так это тебя будем в канализацию спускать?
Сидит, надувшись, паук пауком, весь оружием крест-накрест увешан. Молчит.
– Ты чё? Ненормальный, что ли? Мало того, себя подставляешь, ты нас подставляешь. Если тебя здесь заберут, Хаттаб решит: мы сдали. И нашего парня кончит.
– Что, я без оружия поеду?
– Разумеется, без оружия. Нам грубиянов не надо... мы сами грубияны!
Привожу его к себе в Магарамкент, в отдел милиции:
– Саламбек, если по логике твоей поступать, я тебя сейчас должен взять за шкирку, кинуть в «обезьянник». Ты боевик… Ты как со мной разговаривал там?.. Там!!! А?!
Куда только гонор делся! По-блед-нееел весь… Решил: действительно его хочу закрыть.
– Да не ссы… Не нужен ты мне. Мне надо лейтенанта вытаскивать. Из-за него тебя, гниду, терплю…
Ночью Саламбека переправили за кордон.
Приезжаем к Хаттабу. Охрана меня знала. Лениво махнули:
– Нет его. Ждите на дороге.
Белое солнце, похоже, застыло в зените... Редкие отары кучевых облаков белыми миражами проплывали в небе. Наяву нынче встретить отару – большая редкость. Война.
Час сидим в раскалённой машине, два. Видим: вдали пыль. Летит.
У Хаттаба на правой руке пальцы обрезаны, так он трёхмостовый КАМАЗ одной левой водил. Мечтал всё: «Мне бы русскую технику, американское обмундирование, я с любой армией воевать смогу». С ним обычно от силы один охранник. Хаттаб не боялся… Его все боялись. Увидел нас, остановился, выходит, опять начинает «муть» разводить…
В сердцах зло бросаю Дауду:
– Может помочь – пусть поможет. Впустую ездить больше не буду. Плевал я...
И тут Хаттаб на!.. русском:
– Слюшай… Магарамкентский РЭВЭДЭ нам ни помогает.
Сколько до этого общался, не знал, что он по-русски понимает:
– Хаттаб, мы тебе постоянно помогаем. Просил араба освободить – освободили, машину перегнать – перегнали, Саламбека за кордон переправили. Что ещё должны? Открыто воевать на твоей стороне? Хоть лопни, не сможем… Всё для тебя делали. А ты обещал мне парня – не нашёл: «Завтра да завтра».
– Слюшай, не горячись… На Востоке так нельзя! Так в гостях не разговаривают… – глянул на часы, – О! Время намаз творить.
Подъехали к дому. Бородач-нукер* меня подталкивает:
– Пошли!
– Я не умею.
– Нужно.
– Ле, я ж тебе русским языком говорю: не умею. Когда наклоняться, что говорить…
– Нет, надо делать. Хаттаб обидится.
– Пусть хоть трижды обижается!
– Твой начальник был, делал намаз.
– Пускай.
Хаттаб опять подключается:
– Слюшай, так нельзя… Мы мусульмане, должны соблюдать Коран. Молиться не будешь, я вам не помогу.
– Хаттаб, наш лейтенант и читает Коран, и всё соблюдает. А я... слово даю: вытащи его, начну намаз совершать для себя. Клянусь.
Ничего не ответил, ушёл в дом.
Охрана зашипела:
– Что хозяин велит – делай.
– Нет.
После молитвы Хаттаб подвёл меня к машине.
– Смотри мой КАМАЗ, ни одной царапины…
– Ле, Хаттаб, у тебя сотни КАМАЗов. Может, к блокпосту на другом приезжали?
– Не мои люди были… Назови командира – силой отберу.
Сила у Хаттаба действительно была. И ещё была какая-то непонятная влиятельная рука. Хаттаб сам удивлялся:
– Раз попали в окружение. Ну, такое плотное. Блокировали нас русские и сидят, не наступают, не обстреливают… С темнотой отправляю людей в разведку. Возвращаются: «Хаттаб, беда! Птичка не вылетит! Пропали мы, пропали гуртом...» Уже поклоны били Аллаху: «Вай, конец пришёл». Ночь молились. На рассвете разведка докладывает: «Нет никого». «Как нет?» «Так, нет». Скрытно прочёсываем лес: ни одного уруса, никакой техники. Разблокировали нас и оставили. Мы аккуратно уходим в горы, опять вооружаемся, опять нападаем. Так было раза три-четыре. До сих пор не знаю, кто русским команды даёт? По вашему телевизору врут, что я наёмник. Я не наёмник. Наоборот, я свои деньги вкладываю сюда… Газават – священная война с неверными. Если погибну – попаду прямо в рай!
Вот такой больной был на голову.
– Война кончилась, Хаттаб. Найди парня… клянусь: вывезу тебя отсюда. Никто не тронет.
Думал, хорошее предлагаю, а он:
– Слюшай, не надо меня вывозить.
– Ле, война кончилась, тебе что здесь делать? А?!
– Здесь останусь. Будет грозненский аэропорт работать, сам улечу в любое время.
– Всё одно, помоги! Мы тебе помогали!
– Помогу. А где твой Мемед-начальник? Чё трубу не берёт?
– На работе.
– Почему сюда не сам едет, мы договаривались.
– Тебе какая разница? Обязательно полковник нужен?
– Мемеду, значит, не интересно.
– Ладно, скажу, приедет.
Я к начальнику:
– Поехали, парень там! Месяц томится… Хаттаб тебя звал.
– Нет!
– Поехали, ты ведь фоткался с ним, чё боишься?
– Сказал, не поеду.
Каждый раз при встрече Хаттаб настойчиво вспоминал про начальника милиции. В очередной раз я вернулся из Чечни и Мамедову – вопрос ребром:
– Собирайся!
– Нет! Он хочет меня в заложники взять...
Имя Чёрного Араба для всех ваххабитов было свято. По первой его просьбе они готовы были сами отдаться, не то что приказ не выполнить. А тут не могут одного лейтенанта разыскать...
Поговаривали, якобы Хаттаб забирал людей в плен, месяц-два выдерживал, время тянул. Сам выходил на родственников, торговался: «Я знаю, где он. Готов помочь, конечно, не бесплатно». Ему несли щедрую мзду, помогали. Доил людей без конца. И своих, и чужих. Во всяком случае, главе администрации села Первомайское он так и заявил: «С боем освободил твоего наследника». А сын всё это время сидел в его зиндане*.
Если действительно так – не традиционный это ислам. Близко к исламу не идёт. Мой дедушка, правоверный мусульманин, учил: «Если тебя даже бьют, не отвечай злом на зло!»
Однажды по телевизору показали российских ребят-контрактников. Они боевиков убивали, уши отрезали и для коллекции – в банку со спиртом. (Ельцин ещё хвастливо заявил: «Наши ребята себя в обиду не дадут!») Хаттаб, на следующий день после злополучного репортажа, отправил людей к российскому командиру: «Продай мне этих телезвёзд. За ценой дело не станет. Сколько хочешь?..» Командир назвал цену. Договорились: он отправит их завтра, как бы в поиск, по согласованному маршруту.
– На следующий день ждём, эти двое идут...
Надо было видеть, с каким слащавым удовольствием и горящими глазами Хаттаб рассказывал…
– Мы их не убили… уби-ваааа-ли. Аллах-акбар!
И подарил мне видеокассету на память.
Правда! Аллах велик!
Только тогда Аллах у нас с Хаттабом разный! Вера – если умирают с именем Бога на устах, а если, прикрываясь именем Его, режут – это обычный бандитизм! Но, как бы собака ни была погана, ей океан не испоганить.
Горит внутри!..
Не могу молчать...
Здоровых молодых ребят, спецназовцев, командир продал. Я в отделе кассету показывал, наши не могли смотреть.
Приказал:
– Нет, смотрите! Чтоб знали, что творят выродки…
Жгло в груди. И не было слёз...
Я выехал на берег грозного Каспия.
Море закипало, тучи слетались, откуда невидимо, ходили мрачной круговертью, словно боевой хоровод во время зикры*. Холодный ливень наотмашь хлестал землю и море. Каспий... почернел от горя!
А «молодой» из головы моей... сердца не выходил: «Хорош наставник... нечего сказать... Парня не уберёг!» Мысль эта нестерпимо терзала, мучила с каждым днём сильней и сильней: «Он-то и есть мне настоящий брат, истинный кунак. И вот сейчас мой кунак... в руках головорезов». Временами сознание норовило спрятаться от повседневности... Я вспоминал задушевные откровения лейтенанта: он всё мечтал сад возродить заброшенный... отцовский... У него крошечная дочурка, жена скоро второго должна родить. Был у них. Как мог, морально-материально поддержал...
Они-то молодцы... Ллле-е! А что делать мне?.. Мне-то... что делать?!!
Не отдавая себе отчёта, с какой целью, поехал вечером в родное село. Ноги сами вели... Гладкие каменистые ступени указывали путь. Тесная улочка побежала вверх, изогнулась, пропала во мраке и снова, по ту сторону мечети, вынырнула на жёлтую луну.
Вот и низкая тёмная сакля алима*...
Абусаид-Хаджи...
********
...Ночные звёзды гасли, зарождался новый день.
С минарета муэдзин* пропел азан* к молитве. Начальник УГРО вышел в сад, совершил омовение, поднялся на глинобитную крышу родительской сакли, расстелил старый дедовский коврик и впервые опустился на колени. Закрыл глаза. Земное отступило. Он остался наедине с Аллахом. Никогда прежде не доводилось ему читать Коран. Не хватало свободного времени, знаний... а скорее – внутренней потребности. Не знал ни одной суры и сейчас лишь исступлённо, как клятву, повторял:
– Бисмиллахи рахмани рахим... Во имя аллаха милостивого и милосердного!
В мозгу его, слово за словом, пульсировало услышанное ночью от алима: «Человеку без веры холодно... Зажги в душе огонь и согрей им своего кунака». Снова и снова всплывали в сознании герои старинной легенды, поведанной мудрым аксакалом:
– Был у хунзахского хана заведён для пленников коварный метод расправы. Он приказывал раздеть непокорного, нагим отправлял на скалистую вершину и там оставлял на всю долгую ночь. Холод, вьюга, ветер злючий налетали на одинокого беззащитного человека, обрекая на мучительную верную смерть. «А тот преступник, – ядовито усмехался хан, – который увидит восход солнца, получит в награду свободу».
И жили в те далёкие времена два мужественных юноши. Одна судьба была у них, и они, как левое и правое крыло орла, неразлучно парили над жизнью. Не было во всей округе горцев более преданных священной дружбе. И когда один из кунаков стал жертвою хана, когда стражники сорвали с него одежду и повели крутой узкой тропой к месту казни, другой крикнул ему вслед: «Держись, друг! Обязательно держись! Я на соседней вершине разожгу костёр, он согреет тебя!»
Юноша замерзал на ледяной скале, прощаясь с родным аулом, нечем было ему укрыться от злой стужи, и вдруг сквозь чёрную тьму увидел он далёкий огонь. Жар от него дотянулся до иззябшего тела, до его замерзающей души и согрел. Всю ночь до самого рассвета, не на миг не погаснув, горел костёр дружбы.
Утром изумлённый... смирившийся хан освободил стойкого горца...
Пусть вспыхнет в сердце твоём нур-джан – свет души, пусть освещает тебе путь нур-эд-дин – свет веры. Зажги пламя в душе и согрей им своего кунака.
*
Я спешил согреть... не успел.
Мы ещё целый месяц искали парня. Без сна, без роздыха. С его братом ездили. Пусто. А потом один чеченец мне шепнул:
– Его сразу, на второй день взорвали… Хаттаб приказал.
– Как взорвали?..
– Под утро скончался раненый – племянник полевого командира. Вашего привязали к дереву, сорвали чеку и – гранату в карман...
Уфф-фуууу... Вот так... Но мы... мы слово своё скажем...
Сердце дагестанца закалили, как амузгинский клинок.
К девяносто девятому году, благодаря «воспитанию» Хаттаба, и я, и работники нашего отдела милиции стали... сильно другими. Мы уже не считали отморозков, которые с оружием в руках вламывались в наши дома, братьями. И оказалось, национальность здесь ни при чём. Когда в западной и центральной части Дагестана радикалы подняли ваххабисткий мятеж – народ их не поддержал. А чеченских сепаратистов, вторгшихся на землю узденей, разгромили. Мятежники ослушались легендарного Шамиля, который завещал потомкам: «Быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему отечеству».
Воля народов сильнее оружия.
Земле нужен мир.
В тех жарких боях вместе с жителями Дагестана бок о бок сражались и мирные чеченцы, и русские... и Аллах! Потому победили. Тогда я усвоил для себя, что Дагестан и Чечня – тоже Россия. И этот урок географии я не забуду никогда.
Аллах-акбар!
село Гамиях, Новолакский район,
Республика Дагестан, 2010 год
Словарь:
хабар – рассказ, молва, слух;
ёк – нет;
якши – нареч. татарск. вост. ладно, хорошо;
ясыри – пленные;
гяур – неверные, кафиры (араб. аль-кяфиру́н) — понятие в исламе для обозначения неверующих в Единого Бога и посланническую миссию хотя бы одного из пророков ислама;
уздень – зависящий только от себя, собой живущий (татарск.);
зикр – боевой общинный хоровод, составляющая часть исламского молитвенного обряда;
«Обезьянник» — спецприёмник или изолятор временного содержания;
Аллах-акбар! – Аллах велик;
алим – (араб.) высокообразованный, обладающий большими знаниями, ученый;
нукер – военный слуга;
аза́н (араб. ) – в исламе призыв к молитве;
муэдзин – читающий азан;
ЧРИ – Чеченская Республика Ичкерия;
Зиндан (персидск. – «тюрьма») – традиционная подземная тюрьма-темница в средней Азии.
