Мир - вашему дому, покой - вашей душе!
Муртазали Дургичилов
Об Эфенди Капиеве
1
На фасаде нашей школы №1, в здании которой до революции располагалась Темир-Хан-Шуринская женская гимназия, висела мемориальная доска с именами знатных выпускников: учились в нашей школе и будущий Герой Советского Союза Анатолий Хуторянский, и лауреат Государственной СССР премии Семен Уман, и многие другие. Нам было велено гордиться им, равняться на них. Значится этом списке и имя Эффенди Капиева, а так как самым любимым моим предметом была литература, то в первую очередь я гордился причастностью к имени этого знаменитого писателя (Если кликнуть на изображение справа, можно увидеть эту мемориальную доску, но это - старый ее вариант, сейчас она обновлена, в нее вписаны новые имена).
Классе в шестом отец взял меня с собой в Пятигорск, куда он направлялся с группой своих студентов в гости к вдове писателя Наталии Владимировне Капиевой. Наталию Владимировну мы застали во дворе ее дома очень растерянной и расстроенной: оказалось, что она захлопнула дверь, забыв в квартире ключи. Окна располагались достаточно высоко, но одно из них оказалось соблазнительно распахнутым, и отец поднял меня на вытянутых руках. Я зацепился за подоконник, закинул на него ногу, с трудом подтянулся, и, не веря такому счастью, влез в квартиру Эффенди Капиева: будет что рассказать друзьям!
Сразу бросились в глаза книги. Все стены, за исключением той, на которой располагались окна, были заставлены стеллажами до самого потолка. Я стал ходить по комнате, как по музею, разглядывая каждую мелочь – черновики и рукописи на письменном столе, фотографии и всякие предметы на книжных полках – и уже забыл о том, что снаружи меня ждали, но настойчивый стук в дверь и окрик отца вернули меня в действительность. Потом, когда студенты ушли в город, а мы втроем остались пить чай, беседуя уже «не для печати» Наталия Владимировна с горькой ухмылкой сказала:
– Как слава меняет людей! Когда Горький назвал Сулеймана (Стальского – М.Д.) «Гомером двадцатого века» и он стал известным на весь Союз, Эффенди по старой памяти приехал к нему в Ашага-Стал, тот и бровью не повел, не взглянул на своего переводчика, а снисходительно, я бы даже сказала по-байски приказал жене: «Айна, налей этому мальчику чаю!»
К тому времени Стальского уже переводил московский переводчик Семен Липкин, «местного» Капиева ашугу, очевидно, было не достаточно. Ашуг уже не обращался к своему прежнему переводчику с ласковым «Хабиб» Позже литературоведы и журналисты решат, что это, широко распространенное на Востоке уважительное обращение, ничто иное, как новое имя, которое Сулейман Стальский дал Эффенди Капиеву и против которого последний не возражал. Во многих книгах они его так и называют – Габиб. Расул Гамзатов, к примеру, так и озаглавил свое стихотворение, посвященное Капиеву – "Габиб"
…Вернувшись домой я первым делом собрал все написанные Эффенди Капиевым книги. Их, к моему удивлению оказалось не так много: «Поэт», «Резьба по камню», «Записные книжки». Как так? Разве полки в пятигорской квартире были заставлены не его книгами?! Увы, всю свою короткую жизнь Капиев растратил на создание плакатной квазилитературы, уже не существующей и вызывающей сегодня чисто исторический интерес. Венцом этого капиевского подвижничества явилась Сталиниана Сулеймана. Своей главной книги, он так и не написал, он гордился другим: «Если речь идет о моей работе с ныне покойным ашугом Сулейманом Стальским, то я ею законно горжусь перед всей страной. Самурский [в те годы – Первый секретарь Дагестанского обкома ВКП(б) – М.Д.], быть может не без цели, всячески демонстрировал свое «покровительство» Стальскому. Вы знаете лучше кого бы то ни было всю эту игру Самурского в мецената и покровителя талантов, в поощрителя национальной литературы и искусства. И против своей воли Самурский, после скандала с «Известиями, после того, как Крайком ВКП(б) указал ему на недостойность гонений на меня, после того, как я был принят т.Орджоникидзе и реабилитирован, он (Самурский) подло делал вид, что простил мне мою «ошибку», – писал 12 декабря 1937 года в своем заявлении на имя 1-го секретаря Дагобкома М.Ф.Сорокина Эффенди Капиев уже после того, как Самурский был расстрелян. В этом заявлении Капиев обошел молчанием тот факт, что Стальского он стал переводить (а по сути – создавать) по приказу Самурского. Кто знает, какое признание сделал бы переводчик Капиев, проживи он дольше и переживи он сталинскую эпоху! Ведь покаялся потом Семен Липкин в том, что ему было приказано писать за Сулеймана! Письмо же Капиева к Сорокину звучит скорее, как вынужденное оправдание, а не как покаяние, тем более, что в нем он спешит отмежеваться от «буржуазных националистов» Багаудина Астемирова, Джалала Коркмасова, Алибека Тахо-Годи, Юсуфа Гиреева (латыш Яков Сирмайс, ставший классиком кумыкской литературы) и многих других репрессированных писателей и общественных деятелей.
…Эффенди Капиев ушел, заинтриговав нас и не сказав самого важного.
(К сведению уважаемого Дургичилова, "писать" о репрессированных "врагах народа" (Н.Самурский "был" одним из них), не стесняясь в выражениях, было общепринято в те годы. Для сохранения своей жизни. этой моды не избежал даже Капиев. Почему "даже", он-то в этом нуждался больше других: с 1935 года находился "в разработке" НКВД за связи с Лелевичем. Что сделал Н.Самурский для Капиева знают немногие, а жаль. Вот выдержка из статьи Д. Алиева о Капиеве: "Арест и тюрьма, казалось, были неотвратимы. Ломоносов был человеком жестких действий. К тому же Эфенди обвинялся еще и в протаскивании «национализма» в составленной им «Антологии поэзии Дагестана». Но Капиев уцелел. Каким способом? Кто его спас? Уже в 1961 году удалось обнаружить в архивных документах при обкоме партии лоскуток бумаги размером не больше двух пальцев в длину и ширину. На ней значились написанные мелким почерком слова: «Товарищу Н. Самурскому. Умоляю, примите хоть на пять минут. Капиев». Самурскому удалось убедить первого секретаря Ставропольского крайкома партии Евдокимова в том, что Капиев абсолютно безвреден". А Вы, уважаемый Дургичилов, все о "забравшихся в соседский огород недокастрированных козлах")
