Мир - вашему дому, покой - вашей душе!
Журнал о военных действиях главного отряда против горцев Самурской долины с 27 мая по 12 июня
12 июня 1839 г.
27 мая, м. Карганов с вверенной ему табасаранской и кюринской милицией выступил из лагеря, который он занимал на левом берегу Самура, против Хазров, к границам Ахтынского общества. На следующий день он был встречен [198] лезгинами, в числе 400 человек на перевале хребта, который тянется до левого берега Самура, они хотели преградить ему дорогу, но были сбиты и опрокинуты к сел. Хила, где засевши в строениях были подкреплены жителями их соседних деревень, которых число час от часа увеличивалось. Не видя возможность выбить силою лезгин из дер. Хила, м. Карганов отступил на перевал хребта. В этом деле урон милиционеров состоял из одного убитого, 4 раненых и 14 лошадей. Несколько тел неприятельских осталось на поле сражения.
Действие сие заслуживает особенного внимания потому, что поселило теперь вражду между кюринцами и ахтынцами, с которыми первые были всегда в сношениях хороших, и в достижении столь важного результата должно отдать полную справедливость м. Карганову. Офицер сей своими способностями и храбростью приобрел полное доверие кюринцев и казикумухцев и влиянием своим без содействия наших войск умел их ввести в бой с соседями, с которыми прежде они были в связях и которых они даже боялись.
29 мая я выступил с войсками из сел. Хазры и в 4 верстах оттуда, от дер. Неджевкент направил одну колонну с ген.-л. Фези влево на дер. Хиля и Гулюк, а с главными силами следовал прямо к сел. Зухул. Левая колонна состояла из двух сотен линейных и донских казаков и 100 человек горской милиции, одной роты Кавказского саперного бат., 4 бат. Тифлисского егерского полка, 4 легких и 4 горных орудий; главные силы состояли: из 1 сотни горной казачьей команды, 155 человек мусульманской милиции, 1 роты сапер, 1, 2, 3 и 4 бат. кн. Варшавского полка, 1, 3 и 4 Мингрельского егерского полка, 6 легких, 4 батарейных и 4 горных орудий. Назначение левой колонны состояло в том, чтобы наказать жителей дер. Хиля и Гулюк, от нас отложившихся и вместе с тем завладеть высотами, которые бы обеспечили левый фланг нашей позиции при Зухуле. Сел. Хиля было оставлено жителями, присоединившимися к сборищу лезгин.
Сел. Гулюк было занято неприятелем. Выгнав мгновенно лезгин из деревни, ген.-л. Фези преследовал их по направлению их к дер. Тагерджал. Лезгины, подкрепленные партией, вышедшей оттуда, хотели держаться, но опрокинутые кавалерией под командою подполк. Альбранда, обратились в бегство, оставив в наших руках 6 тел и двух пленных. Заняв высоты тремя бат. Тифлисского егерского полка под командованием подполк. Борзуля, при 4 горных орудиях, ген.-л. Фези, со всею кавалериею и одним бат. Тифлисского полка спустились с высот через дер. Верхний Каланхур к главным силам, которые в то время подвигались на позиции перед Зухулом, [199] предав пламени сел. Хиля, Гулюк и Верхний Каланхур, и отбив несколько штук рогатого скота.
Между тем авангард главной колонны, под командою полк. бар. Врангеля, не доходя двух верст до дер. Зухул, открыл неприятеля.
Лезгины на противной стороне р. Тагерджал-Чай, текущей по глубокому оврагу, заняли в значительных силах крепкую позицию около самой дер. Зухул, выслав на нашу сторону до 150 человек смельчаков. Движение кавалерии вперед и посланная в обход рота е. с. кн. Варшавского полка, заставили их с такою поспешностью спуститься в крутой овраг для соединения с главными своими силами, что часть оружия, барабан и значок были ими брошены и взяты вышесказанной ротой.
Войска главной колонны, следуя по дорогам трудным, не могли вдруг стать на позицию, авангардом занятую, и подтягивались мало по малу; для спуска же в овраг артиллерии надобно было разработать дорогу; а потому приказав отряду расположиться здесь на ночлег, я подвинул 4 батарейные и 4 полевые орудия на самый край оврага; 2 полевых и 2 горных орудия под прикрытием авангардных батальонов спущены на нижний уступ оного, а вся кавалерия вправо, на долину Самура и перестрелка завязалась по всей линии. Неприятель своими оружейными выстрелами, коих пули долетали даже до верхнего уступа, указал расстояние для выстрелов нашей артиллерии, и я приказал открыть огонь. Ядра, гранаты и даже картечь, падая в толпы лезгин и нанося им большую потерю, навели на них страх и ужас до такой степени, что не ожидая нашего нападения, они с наступлением ночи бросили свою позицию около Зухуля и отступили к уроч. Аджи-Ахур.
4 бат. Тифлисского полка на краю левого нашего фланга вел жаркую перестрелку с лезгинами, засевшими в кустах, но пушечные выстрелы горной артиллерии с ним бывшей и движение на штыки стрелковых резервов опрокинули и там неприятеля и к рассвету левой колонне приказано было присоединиться к главным силам. Потеря наша во весь этот день состояла из одного убитого и 8 человек раненых; неприятель же кроме тел, оставленных в руках наших, и пленных должен был потерпеть весьма значительную потерю, в особенности от меткого пушечного огня и ружейного — спешенной на берегу Самура кавалерии.
Уроч. Аджи-Ахурское по важности своей как главнейший оплот, на который лезгины полагали все свои надежды, заслуживают предварительного описания. [200]
Описание позиций.
От снежной вершины Шах-Даг к северу тянется значительный хребет под названием Куш-Даг. Восточная часть этого хребта, склоняющаяся к сел. Судур, Кюхур и Тагерджау, доступна для пешего, северная сторона оканчивается отвесной скалой, которая на большом пространстве составляет как бы огромную стену, возвышающуюся примерно до 200 саженей, от этой стены к р. Самуру между Зухулом и Кара-Кюри в виде контрфорсов, тянутся многие отроги, отделенные одним от другого глубокими оврагами, или лучше сказать, пропастями. Ближайший из этих отрогов в стороне сел. Кара-Кюри. Упираясь с одного конца к вышеупомянутой скалистой стене, с другого плотно обмывается Самуром и круто к нему понижается, на протяжении 3 или 4 верст. Этот так сказать исполинский вал, известный под названием уроч. Аджи-Ахур, возвышающийся верхним своим упором к скале примерно саженей на 500 или на 600 над руслом Самура, по крутизне и глубине оврага представляет самый трудный доступ, и сверх того на гребне своем были укреплены завалами в несколько ярусов; и кучи камней были приготовлены против наступающих. От сел. Зухула к сел. Кара-Кюра идут две дороги: одна низом вдоль р. Самура, другая — через дер. Мака поперек отрогов. Первая, удобная для следования войск до Аджи-Ахура, но тут уже она проходит по обрыву возвышающемуся над рекою сажень до 60, только самою узкую тропою, едва удобную для пешеходов; другая дорога вообще трудна, по крутизне спусков своих и подъему. Чтобы атаковать Аджи-Ахурскую позицию снизу надобно прежде завладеть оконечностью, примыкающею к Самуру, но так как местность над нею круто и постепенно возвышается на всем протяжении отрога, как уже сказано выше, то находясь под выстрелами и каменьями, защищающих высоты, нельзя уже нигде остановиться, не достигнувши постепенно с боем до самой его оконечности, примыкающей к скале. Эти неудобства нижней дороги заставили меня избрать для движения главных сил хотя трудную дорогу на дер. Мака, но представлявшую те выгоды, что она выходила прямо к высотам господствующим над всею позицией.
29 мая с рассветом кавалерия под командою подполк. Альбранда заняла оставленное неприятелем сел. Зухул и предала его пламени.
Устроив вагенбург на долине Самура близ сего селения и оставив при нем две роты Мингрельского полка, команду сапер и казаков, и 4 батарейных орудия, я направил войска вперед двумя колоннами: правая, состоявшая из большей [201] части кавалерии, двух бат. е. св. кн. Варшавского полка, двух рот Мингрельского, 8 легких орудий и роты саперов, под командою полк. бар. Врангеля следовала по долине Самура; левак колонна, при которой я сам находился, состояла из двух бат. е. с. кн. Варшавского полка, 4 бат. Тифлисского и 2 бат. Мингрельского егерских, при двух легких и 8 горных орудиях, и следовала по направлению к дер. Мака. Изнурительный переход по горам и обработка дороги заняли целый день, так что я ночевал не доходя двух верст до сего селения.
В продолжение дня горцы нигде не показывались в больших силах, и пикеты свои по вершинам гор расположенные снимали по мере приближения войск наших.
30 мая в 5 часов утра войска под личным начальством моим двинулись вперед, а полк. бар. Врангель со своею колоннкою соображался с сим движением.
Чрезвычайная трудность дорог, по которым артиллерия не могла следовать без разработки, замедляла движение главных сил так, чтоб не прежде как к двум часам пополудни войска могли стянуться на первом отроге Куш-Даг, куда я с кавалерией и передовым бат. прибыл поутру, для обозрения вышеописанной аджиахурской позиции, покрытой по всему гребню толпами горцев.
Отсюда посланы были приказания правой колонне, а в левую сторону на высоте партии казаков для обозрения самой вершины Куш-Дага. Между главным отрогом Аджи-Ахура и нами были еще два других отрога, из коих ближайший к аджи-ахурскому, оканчиваясь также над Самуром обрывистою скалою, был занят передовыми толпами неприятеля. В 2 часа пополудни я двинул войска на всех пунктах: кавалерия правой и левой колонны быстро понеслась по крутизнам перед обеими колоннами. Подполк. Фрейтаг с третьим бат. Тифлисского егерского полка и дивизионом горной артиллерии пошел вперед в центр позиции; полк. бар. Врангель по берегу Самура приблизился к отвесной скале второго аджи-ахурского отрога.
Передовые толпы неприятеля тщетно думали выстрелами удержать быстрое движение наших войск; конница понеслась прямо на них. Егеря взбирались на высоты, не обращая внимания на выстрелы. Третий бат. Графского полка, высланный бар. Врангелем вперед, под командою подполк. Ясинского, взобрался под выстрелами неприятеля на оконечность второго отрога. Неприятель, теснимый со всех сторон на левом нашем фланге, отступал поспешно к своим завалам.
Центр второго отрога против главной Аджи-ахурской позиции остался открытым; но передовые толпы лезгин, не теряя [202] еще надежды воспрепятствовать движению правой нашей колонны по берегу Самура, бросились в ту сторону.
В это время выехал я на курган, находившийся в центре, откуда были видны оба фланга нашей линии.
Заметя усилия неприятеля против правой колонны, я приказал всей кавалерии броситься ему в тыл. В подкрепление сего движения направил две роты Тифлисского егерского полка и спустив туда же два горных единорога, приказал им открыть огонь во фланг неприятельских передовых завалов. Полк. бар. Врангелю послано в то же время приказание выбить неприятеля из завалов, перед ним находившихся.
Все исполнено с наилучшим успехом: передовые толпы неприятеля бежали и своим спасением обязаны только крутости оврага, разделявшего второй отрог от главного, в котором кавалерия могла их преследовать только выстрелами. Правая колонна бросилась к передовому завалу, но уже устрашенный атакою кавалерии в тыл неприятель бежал к главной своей позиции; откуда на всем протяжении от берега Самура и почти до центра открыл сильный ружейный огонь. Ему отвечали спущенные вниз два горные единорога, две роты Тифлисского полка и вся спешенная кавалерия; а полк. бар. Врангель, принужденный разбирать полевые орудия, чтобы перевести их через кручи над Самуром, при всех трудностях сего дела, под огнем неприятеля, устроил весьма скоро на ружейный от него выстрел батарею из 8 орудий, которая ядрами, гранатами и картечью обстреливала весьма удачно весь левый неприятельский фланг.
Между тем на левом нашем фланге в завалах неприятельских под скалистою стеною толпы лезгин сгущались.
Когда все войска левой колонны со всей горной артиллерией и двумя полевыми орудиями стянулись к центру, тогда приказал я открыть пушечный огонь по всей неприятельской позиции, а второй бат. Тифлисского полка под командой кап. Хвостикова с 2 горными единорогами, подкрепив бат. Мингрельского, двинул влево против верхних лезгинских завалов, которые возвышались над всеми местностями и составляли ключ к аджиахурским позициям. Но предвидя, что открытый дневной приступ стоил бы нам много людей, я остановил войска сии в закрытом месте на ружейный от неприятеля выстрел. Под вечер, присоединив первый и третий бат. Тифлисского полка по второму, приказал подполк. Борзулю атаковать неприятеля с наступлением ночи.
В сумерки неприятельский огонь на правом нашем фланге усилился. Легкая батарея у бар. Врангеля и цепь спешенной на верхней площадке кавалерии отвечали ему редко, но выстрелами [203] меткими, а линейные казаки и тагаурцы заглушали песнями своими ругательства лезгин, в ближайших завалах сидевших. С наступлением ночного мрака огонь повсюду умолк.
После прибытия вечерней зори и молитвы начался приступ верхних завалов в величайшей тишине.
Труден, почти невозможен казался доступ к этим завалам; решительность и отважность егерей Тифлисского полка с помощью божею все преодолела. Первая и четвертая егерские роты, пользуясь темнотою ночи без всякого шума, поддерживая один другого полезли в гору, задние помогали передним и таким образом доползли шагов на сто от завалов. Первая рота под командою пор. кн. Вахвахова, и четвертая под командою пор. кн. Туманова закричали ура и прилегли к земле; удивленные лезгины, слыша победный крик русских под своими ногами, сделали удар из всех ружей, но пули их без всякого вреда прожужжали над головами штурмующих. В это мгновение вся наша артиллерия открыла живой беглый огонь, а вся неприятельская линия, особенно напротив правого нашего фланга отвечала ружейными залпами; пока лезгины верхних завалов вновь заряжали ружья, вышеупомянутые роты Тифлисского полка еще более того к ним приблизились. Через несколько минут раздалось вторичное ура, за которым со стороны лезгин последовал такой же безуспешный залп, а егеря были уже в завале, переколов все, что им противостояло и потеряв в этом месте только одного убитым и шесть ранеными.
Между тем вторая карабинерная рота того же полка под командою штабс-кап. Грабовского, подкрепляемая шестой егерской, таким же образом подкрадывалась к другому завалу. Но егеря из занятого ими первого завала открыли огонь по второму. Устрашенные лезгины, не понимая откуда же взялись русские, успели скатить сколько могли камней по всем направлениям и сами начали спасаться бегством, бросаясь с кручи вниз на другую сторону. Карабинеры заняли завал, причем до 30 человек зашиблено каменьями, но большею ча-стию неопасно.
В предложение, что неприятель будет еще держаться в своей крепкой позиции с рассветом назначен был всеобщий приступ по сигнальной ракете: подполк. Борзуля из занятых им верхних завалов должен был сбивать лезгин с вершины гребня; генерального штаба подполк. Фрейтагу, с первым бат. фельдмаршальского полка, 4 бат. Тифлисского и двумя горными единорогами, положено было овладеть центром; а полк. бар. Врангелю приказано было опрокинуть левые фланги [204] лезгин. Так как назначенные для действия против центра войска отдалены были от неприятеля глубоким каменистым оврагом, то подполк. Фрейтаг еще ночью спустился в ущелье и дополз скрытным образом на полуружейный от завалов выстрел, дабы по сигналу вдруг броситься на них.
Все было готово, но лезгины, потеряв неожиданно верхние и главнейшие свои завалы, в ночи бросили всю позицию, опору всех своих надежд и несбыточных мечтаний. Аджи-Ахур считали они местом для нас недоступным и еще накануне боя дикими криками своими, музыкою и пляскою как бы вперед уже торжествовали нашу неудачу. Уверенность их была так велика что все имущество и семейства жителей Кара-Кюри, в верстах в 4 от позиции находящегося, до последней минуты оставались в домах.
Отдавая полную справедливость необыкновенному мужеству и храбрости войска, нельзя не приписать успех этого предприятия особенному покровительству божьему, споспешествовавшему нам так легко завладеть господствовавшими над целою позициею крепчайшими завалами. Здесь однако же нужно сказать, что люди отряда... 109 одушевлены такою решительностью и таким мужеством, с которыми всякое предприятие возможно. Не забывая знаменитых побед и геройских подвигов своих предшественников, они поддерживают вполне славу Кавказского корпуса. Полки ген.-фельдм. и Мингрельский, завидуя счастию Тифлисского, которому досталось сорвать первые лавры, так сказать из-под самых облаков, горят нетерпением доказать, что они не только сравняются, но даже превзойдут их.
В приказе по отряду отданному мною перед выступлением из Хазры я упомянул о егерях Кабардинского и Куринского полков, о которых ген. Граббе отзывался с величайшею похвалою. Офицеры, читая приказ нижним чинам, говорили как приятно заслужить подобный отзыв. Ничего, отвечали тифлисцы, — дойдет до дела об нас напишут лучше!
Кавказской гренадерской бригады легкой № 1 батареи, фейерверкер 2 класса Бадарин, наводя орудия на завал был ранен в ногу, ему говорили, чтобы он шел на перевязку; “Я еще не кончил”, — отвечал спокойно фейерверкер и, наведя орудие, сказал: “Теперь стреляйте, а я пойду”. Перевязав рану, он явился на батарею. С такими солдатами легка победа, и командовать ими есть величайшая честь для каждого военного человека.
Отдавая справедливость вообще войскам, под начальством [205] моим находившимся и отличившимся, в особенности поименованным в журнале и в первом моем донесении: командующему Тифлисским полком полк. Борзулю, того же полка поруч. кн. Вахвахову и Туманову и штабс-кап. Грабовскому: подполк. Фрейтагу и Альбранду, полк. бар. Врангелю и м. Курганову. Я не могу умолчать здесь, что при распоряжениях моих в день решительного поражения лезгин ген.-л. Фези своею ответственностью в здешней войне и знанием местности был мне весьма полезен, а управляющий походным моим штабом оберквартирмейстер полк. Менд много споспешествовал к успеху сего дела, приводя в исполнение начертанные мною планы военных действий и обозревая лично места для войск, назначенные на огромное пространство по крутым горам, он заслуживает особенного внимания и похвалы по своей неутомимой деятельности и по отличительным своим способностям, а равно за заботливость в обеспечении отряда продовольственными и огнестрельными припасами, при всех трудностях горных сообщений. Не могу также не отдать должной справедливости начальнику артиллерии ген.-м. Козлянинову, попечительностью коего и неутомимой заботливостью, артиллерия вверенного мне корпуса может выдержать трудные Кавказские походы и следовать за войсками там где едва только пеший человек пробраться может, отличаясь при том особенною искусностью своей упряжи и снаряженности по части лабораторной.
31 мая с рассветом все войска главного отряда двинулись вперед, кавалерия быстро переправясь через глубокий овраг захватила в завалах несколько человек, из коих 8 оказавших сопротивление были убиты, 2 человека взяты в плен, а прочие пользуясь неприступностию успели скрыться на высотах. Отряд остановился при селении Кара-Кюра. Богатая и буйная эта деревня, оставленная только ночью жителями, которые не успели забрать всех своих пожитков, сожжена до основания. Свежий и здоровый воздух, удобные помещения лагеря, подвоз продовольствия и огнестрельных снарядов, разработка дороги по берегу Самура, отдых необходимый солдатам после изнурительных переходов по горам, заставили меня отложить на несколько дней движение отряда вперед. Больных благодаря бога весьма мало.
Признав нужным обеспечить сообщение с Кубинскою провинцией, как теперь с отрядом, так и впоследствии и с укреплением в Ахты предполагаемом, я приступил к возведению укрепления в Аджи-Ахурской теснине и осмеливаюсь испрашивать высочайшего е. и. в. соизволения, чтобы в память подвига егерей Тифлисского полка назвать оный Тифлисским. [206]
М. Карганов, получивши подкрепление до 1000 человек казикумухской милиции, двинулся опять к сел. Хула и, заняв его, приказал сжечь в наказание. Жители некоторых селений явились к нему с покорностью, прося ходатайствовать за них у меня. Между ними прибыли 10 тыс. человек из Ахты, которые предлагали м. Карганову пропустить его через свои деревни, где устроен мост на Самуре для открытия прямого со мною сообщения. Обещания свои они действительно исполнили, и он явился ко мне второго июня в лагерь при Кара-Кюре с старшинами от Ахтынского общества, которые раскаиваясь в своих проступках, просили пощады за себя и за их страну. Покорность их была принята и им объявлено прощение. Первого июня войска оставались в настоящем расположении, производилась разработка дороги и трассировка укрепления.
2 июня после благодарственного молебствия, за одержанную победу над неприятелем при Аджи-Ахуре, приступлено к работам укрепления при Аджи-Ахурском ущелье.
3 июня, разорив сел. Кара-Кюри, оставленное жителями, которые, как мне известно, были главнейшими действователями в своих обществах во время бывших беспокойств, я имел намерение истребить нивы их и все средства оставшиеся в наших руках. Самое селение, заключавшее до 500 дворов, было уже предано пламени, частью истреблены также сады и хлеба, но когда явились ко мне старшины с просьбою о помиловании их и дозволении водвориться на пепелище свое, я объявил им прощение.
4 июня проливные дожди, продолжавшиеся 3 дня, препятствовали разработке дороги в Аджи-Ахурском ущелье и движению транспорта следовавшего к отряду, а потому оставался на месте при Кара-Кюре. Обстоятельства не требовали поспешности, ибо ни от кого нельзя было ожидать сопротивления. Оставаясь на месте, я давал время ахтынцам и рутульцам образумиться в чем и не ошибся; при том надобно было получить 10 дневный запас сухарей.
5 июня, оставив при Кара-Кюре для построения укрепления один бат. полка е. с. кн. Варшавского и 1 Тифлисского егерского, с двумя батарейными и четырьмя легкими орудиями и ротою саперов под начальством подполк. Ясинского, а так же и все тяжести, с остальными войсками я двинулся к Ахты. Жители первого же пути сел. Мискинджи встретили войска е. и. в. с хлебом-солью. Покорность и раскаяние их было по-видимому непритворное, и я от высоко-монаршего имени даровал им пощаду. К вечеру отряд остановился неподалеку сел. Ахты, куда прибыли ко мне вскоре старшины [207] и обыватели ахтынские. М. Карганову давно уже было приказание присоединиться ко мне в Ахты с командуемою им милициею, куда он и прибыл того числа.
6 июня я осматривал сел. Ахты с окрестностями с тем, чтобы избрать место для предполагаемого укрепления. Около полудня прибыл ко мне в лагерь Елисуйский султан Даниель-бек, о действиях коего против рутульцев я не мог иметь сведений. Он донес мне лично о занятии и покорении им Рутула, и вместе с тем, просил о пощаде предавшего нам известного Агабека, который тут же, повергшись на землю, вместе с другими просил о пощаде; не решаясь предать казни преступников, добровольно отдавшихся мне в руки, и соображаясь с высоко-монаршим милосердием даровал я им жизнь и свободу, предоставив себе впоследствии принять меры, чтобы они не были для нас вредны. Впрочем здесь у меня в первый раз самые важные преступники, раскаявшись в своих злодеяниях, были самыми верными и усердными слугами.
Таким образом с помощью божию совершенно благополучно покорение самурских обществ, волновавших долгое время не только весь южный Дагестан, но даже и мусульманские смежные провинции. Этот вертеп не будет более служить убежищем всем мятежникам, преследуемым правосудием за все преступления; с 28 мая по 7 число июня вся потеря наша в людях состоит: из убитых нижних чинов — двух, милиционеров — двух, раненых: обер-офицеров Кавказской гренадерской артиллерийской бригады легкой номер первого батареи, подпоруч. Соловцов, кн. Варшавского полка прап. Мерлини, Кубанского казачьего полка сотник Нефедьев, нижних чинов 23 и милиционеров 9, контуженных и ушибленных каменьями обер-офицеров Тифлисского егерского полка поруч. Бегтабеков и прап. Кериса, нижних чинов 45 человек.
Теперь уже не предвидится более никаких препятствий кроме препятствий дикой природы к устройству кратчайшего и безопасного сообщения между Дагестаном и Закавказскими провинциями, по направлению, которые окажутся удобнейшим. К этому важному предмету я приступаю через разосланных офицеров ген. штаба для осмотра и съемки дорог ведущих по разным направлениям из Ахты через горы в Джаро-Белоканскую область и текинскую провинцию.
7 июня избрано место для укрепления при впадении речки Ахты-Чай в Самур на правом ее берегу. Оно обстреливает селение Ахты, оба ущелья и мост на Самуре, который кроме того защищен будет особыми блокгаузами. [208]
Для удобнейшего производства работ по укреплению при сел. Ахты и для прикрытия их 3 бат. Тифлисского и 2 Мингрельского егерских полков с двумя батарейными, двумя легкими и двумя горными орудиями расположены на речке Ахты-Чай.
В то же время устраивалось сообщение в тылу отряда, до Кара-Кюри и вперед к Рутулу; по левому берегу р. Са-мура также начали поправлять мост на Самуре ниже впадения в его Ахты-Чая и строить новый на этой последней.
Около половины дня прибыли ко мне поверенные от сел. Бурч и Хно, жители коих подняли оружие противу отряда ген. Симборского. Они умоляли меня о прощении. Я ограничился пока наложением на них контрибуции в 1000 баранов.
8 июня продолжались работы мостов и дорог.
9 июня продолжалась постройка мостов, и дорога через Аджи-Ахурское ущелье окончена.
10 июня с утра приступлено к трассировке укрепления при сел. Ахты под руководством инженер-полк. Баумера и окончена дорога от сел. Кара-Кюри в Ахты. Теперь сообщение Кубинской провинции через теснины Самура уже открыто и артиллерия свободно следовать может до селения Ахты.
11 июня по совершению молебствия заложено укрепление при сел. Ахты.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6361, лл. 108—127. Подлинник.
